Впечатления и встречи - Людмила Львовна Горелик
Дети там были очень благодарные, после я таких уже не встречала. Они радовались любому вниманию. Школьная газета была для них праздник. Выдача книг из школьного книжного шкафа — большая радость…
Я прожила там всего год. Летом наша маленькая деревенька утопала в зелени, а зимой в снегу. Днем, в зависимости от времени года, дорога на единственной улице искрилась от притоптанного снега или зарастала мелкой травкой. Ночью в любое время года она погружалась в кромешный, неизбывный мрак. Слабо светились лишь некоторые окошечки… Каждый выходной я ездила в Смоленск. Смоленск стал мне казаться очень красивым, ярким и полным огней. В субботу вечером автобус въезжал в город, город сверкал огнями, и это был праздник. В пуховом платке, в большой шубе я, сельская учительница, выходила из автобуса, восторженно оглядывала городскую суету… Когда возвращалась в свою деревню поздно вечером в воскресенье, шла в темноте почти наугад, и у подножия школьного холма меня почти всегда останавливала большая непривязанная собака. Иногда мне удавалось ее обойти. Иногда я останавливалась, мы долго стояли друг перед другом, она лаяла, я смотрела, не решаясь шагнуть вперед.
В одноэтажной деревянной нашей школе зимой было холодно. Помещения отапливались круглыми железными печками — одна печка на два класса. Топили дровами. Истопник дядя Витя растапливал печи рано утром, еще до занятий. Маленькие оконца мы тщательно заклеивали. Но все равно было холодно. Помню, я все норовила прижаться к печке спиной и диктовать урок оттуда.
Это был грустный, иногда тоскливый, но полный новизны год. В крещенские морозы у нас в доме поселились куры, а потом и теленок. Ходя, то есть Николай Федорович, огородил курам небольшое пространство возле печки, теленок вообще был привязан. Куры негромко разговаривали друг с другом, скребли лапками, разгребая нечто невидимое на полу, теленок, в основном, полеживал молча, наслаждаясь домашним теплом. Когда давали еду, он громко и с удовольствием чавкал. В библиотеку, в кино я могла ходить только по выходным, приезжая в Смоленск…
Так прошла зима, отшумела весна. К лету я твердо решила уезжать из деревни.
Я и теперь не уверена, что поступила тогда правильно. Там, в З., в сельской школе я была нужна. В городе я не смогла устроиться не только в школу, но даже в детский садик. Прошло пять лет прежде чем я снова получила работу по специальности, и то лишь благодаря своему упорству, в результате затраты непропорционально больших жизненных сил. Про З. я вспоминала — вначале часто, потом значительно реже, потом, казалось, забыла совсем.
Недавно мне захотелось посмотреть — что там теперь в З., существует ли школа, кто ею руководит и как вообще поживает деревня.
Открыв ссылку в интернете, я обрадовалась: существует, вот оно мое З.!
И прочитала: в З. проживает 6 (шесть) человек. Уже давно нет нашей малокомплектной школы, не тянется между мелколесьем длинная деревенская улица: на пригорок, потом с пригорка. Не бегает по ночам единственная в деревне собака, не горит свет в отдельных низеньких оконцах посреди общего мрака… Рядом с бывшей деревней, возле шоссе, расположился ярко освещенный современный гостиничный комплекс — для проезжающих, спешащих по этой оживленной трассе за границу ли, в Москву ли… Номера от полутора тысяч, в каждом номере душ, при гостинице имеется кафе и биллиардная. Те шесть человек — может, кто-то из моих шестиклассников, а может, их дети — обслуживают этот комплекс.
Но бродят, бродят вокруг комплекса тени. И однажды позвонит в заграничный дверной колокольчик элегантный господин в чешском костюме, в начищенных штиблетах. «Я директор Алексей Иванович», — скажет он. И проникновенно спросит у портье: «Почему же столько земли пустует? У нас прекрасная земля. У нас в З. на наших древесно-подзолистых почвах все растет. Что прикажут, то тотчас и начинает расти. Почему бы вам не засеять эти поля кукурузой? Если прикажет районное начальство, тут прекрасная кукуруза вырастет! Далеко, высоко заколосятся ее поля!». А за ним появится грозный Павел Ерофеевич, в поддевке. «Всем десять лет без права переписки! — воскликнет он, сдвинув брови. — Это что тут понастроили вместо советского колхозного хозяйства?! Кто посмел?!». И добавит, стукнув кулаком по хлипкой заграничной стойке-ресепшн: «Тра-тата-тудыть-растудыть-разэтудыть!» И, зардевшись от таких его слов, станет нашептывать на ухо милая девушка из РОНО: «Скажите, скажите мне, какие здесь нарушения! Вот увидите, я передам кому надо и все устроится!» «А не перекусить ли нам яичницей? — предложит тотчас галантно-дипломатичный Алексей Иванович.— Зачем волноваться, господа! Мои куры снесли сегодня свежайшие яйца!» И зашумят невесть откуда взявшиеся куры: «Пустите, пустите нас в современный гостиничный комплекс, в номер за полторы тысячи рублей с душем. Мы замерзли на улице, мы хотим погреться и расплатимся яйцами… Пусть нам огородят пространство возле печки!». И замычит, зачмокает губами теленок. А за животными тут как тут появится Евдокия Никитична, ведя за руку своего Ходю. «У нас не было обреза. — скажет она задумчиво. — Мы ни в кого не стреляли! За что же нас?». И разведет руками кроткая Анна Петровна: «Такие мы незавидные!»
2. Сбор средств в Фонд Мира в сельской местности в 1971-ом году.
В эту малокомлектную восьмилетнюю школу в небольшой смоленской деревеньке я поступила после окончания пединститута по распределению.
Поселили меня вместе с также прибывшей по распределению учительницей математики Ниной в крепком крестьянском доме, где были прекрасные хозяева — Евдокия Никитична и Николай Федорович. Дом представлял собой одну большую комнату — студию, как сказали бы сейчас, а тогда говорили «залу» — с русской печкой посередине. Мы с Ниной спали на кроватях, а хозяева на печке. В морозы в дом брали кур и даже теленка. Он тихо сидел за печкой, никому не
