Крысиха - Гюнтер Грасс
Благочестивое, хотя и запоздалое желание, сказала крысиха. Но едва они сошлись во мнении, кто виноват, обе державы-покровительницы начали бранить третью власть: Проклятые крысы! Эти паразиты! Это отродье! Эта неблагодарная чернь, которую кормили тысячелетиями и вновь выхаживали после бедственных времен. Треть человеческого производства кукурузы, хлеба, риса и проса пошла бы на жратву крысам. Урожай хлопка сократился бы вдвое. Вот как выглядит благодарность!
Но, сказала крысиха, пришлось признать и собственную несостоятельность. Оба главы государств соглашались, что не были приняты надлежащие меры предосторожности в компьютеризированных системах безопасности. Миллионы и более микросхем и коннекторов следовало обработать токсинами. Кроме того, было бы целесообразно оснастить все большие компьютеры ультразвуковыми отпугивателями, непрерывным сигналом, раздражающим слух крыс. Ничего такого не произошло. Кто вообще думает о подобных вещах! воскликнул бы ворчливый лжетворец с востока, тогда как западный старик, личность популярная и остроумная, с удовольствием бы сострил: Знаете ли вы этот анекдот, господин генеральный секретарь? Русский, немец и американец попадают в рай…
Но потом они оба снова жаловались бы в один голос: Вина определенно лежит на крысах; хотя не исключено, что определенные круги, ну, определенные люди известного происхождения, откровенно говоря, люди Моисеевой веры, но также и фанатичные сионисты, в конечном счете евреи, евреи, участвующие в международном заговоре, могли быть заинтересованы в разработке того дьявольского плана, согласно которому путем разведения и специального обучения особо умных крыс, которые, да, как мы знаем уже тысячи лет, столь же хитры, как евреи…
Крысиха вновь рассмеялась по-своему, но уже не громко, скорее внутренне. Ее потряхивало. Она извергла несколько обрывков на крысином языке – Футце иври! и Горемеш иппуш! – чтобы затем стать серьезной от накопившейся горечи: Ну да, знаем мы это. Виноваты крысы и евреи, евреи и крысы. Как в прошлом с помощью чумы, так теперь с помощью ядерного оружия. Ведь их изобретение в конечном счете предполагало далеко идущие последствия. Хотели отомстить. Всегда преследовали эту цель, только лишь эту цель. Дьявольски, изощренно, бесчеловечно. Да исполнится желание Сиона. Очевидно: это парное отродье, виноваты евреи и крысы!
Так бранились ваши лжетворцы, сказала крысиха. А когда они не бранились, оба старика, как главы государств, сочувствовали друг другу: Глупо, что такое могло произойти. Ведь в ходе переговоров, которые продолжались до вчерашнего дня, обе стороны все более сближались.
Но, слышал я, как кричу во сне, это же абсурд!
Да, сказала крысиха, именно так: абсурд.
Неужели крысы способны на такое? сомневался я.
Кто говорит, воскликнула она, что это мы или евреи?
Так это были вовсе не крысы?
Мы бы вполне справились.
Итак, вопреки всем заявленным намерениям мы, люди, довели дело до конца…
Все произошло именно так, как и предполагалось.
И никто не захотел остановить этот неизбежный финал?
Не сумели! сказала крысиха. Она свернулась клубочком, как будто хотела спать.
Эй, крыса! кричал я. Скажи что-нибудь, сделай что-нибудь! Это не может быть твоим последним словом!
Тогда крысиха сказала: Ну хорошо. Анекдот в завершение. Когда главы двух держав-покровительниц вынуждены были наблюдать в своих театрах эндшпиля, как тысяча и более межконтинентальных баллистических ракет, называемых За мир, Мир народам и тому подобное, приближаются к своим целям, включая стратегические центры безопасности, они неоднократно просили при помощи переводчиков прощения друг у друга: совершенно человеческий жест.
Мой гнев, преступник с умыслом,
не должен вырваться наружу.
Рассудок сдерживает его, этот забор,
проницаемый лишь для дальновидности.
Так, на расстоянии и пресыщенный отстоявшимся гневом,
который, сгущаясь, созрел, как зреет сыр, я вижу,
как они вполне разумно
готовят конец: тщательно и детально.
Непоколебимые архангелы квалифицировались.
О них разбивается наш маленький страх, который живет,
чтобы жить любой ценой, как будто жизнь
является ценностью сама по себе.
Куда девать гнев, который не может вырваться наружу?
Растрачивать его в письмах, которые
приводят лишь к письмам, в которых,
как это обычно бывает, глубоко сожалеют о случившемся?
Или сделать его домашним,
дрессировать на хрупких предметах?
Или позволить ему стать камнем,
который останется после конца?
Не огороженный никаким рассудком,
лежал бы он наконец свободно
как окаменевшее свидетельство, мой гнев,
которому не было позволено вырваться наружу.
Втиснут в космическую капсулу как наблюдатель за космосом. Что мешает мне высадиться: если не над Швецией, то над Бенгальским заливом? Почему сны, против которых говорит вообще все, тем не менее необходимы? И чья логика сохраняет силу во сне?
Я, неудачная замена в команде. Мне даже не дали руководство для космонавтов. Пристегнут голым, в одной ночной рубашке. Несведущий в космосе, кроме глупой Луны, я смог разглядеть Млечный Путь, Большую Медведицу и еще разве что врунью-звезду под названием Венера. Где, черт возьми, грозящий Сатурн? Хотя я знаком с астрологической болтовней и в курсе, насколько уверен в собственной правоте Стрелец и насколько тяжел Скорпион как асцендент для Весов, но понятия не имею, что за неподвижные звезды надо мной, что за планеты. Космос пуст, но мне все равно пришлось быть свидетелем.
Выглядело это плохо, даже немного хуже, чем в фильмах, которые собирали апокалиптически одержимую аудиторию незадолго до конца и стали кассовыми по всему миру. Я вспомнил напряжение, вызванное обратным отсчетом времени и торжественным открытием бункеров. Это были мастерски сделанные фильмы, в которых с точностью воспроизводился каждый оттенок ужаса. Новая цель, такое-то количество мегасмертей, была достигнута. Вот почему все, что я видел из своей космической капсулы, казалось мне знакомым.
Поэтому свидетельствовать не о чем. Не нужно расцвечивать ужасы. Ничего невообразимого не произошло. Самые худшие прогнозы подтвердились. Достаточно сказать: если смотреть через обращенный к Земле прозрачный овал моей космической капсулы, дела везде, особенно в Европе, нет, повсюду, выглядели сквернейше.
Тем не менее я оставался дураком, каким и должен был быть, и кричал: Земля! Земля, прием! Ответь, Земля! Не боясь повторений, я взывал к своей некогда голубой, а теперь почерневшей планете. Сначала был небольшой салат из слов, что, по крайней мере, напоминало о чем-то родном, потому что я уже слышал подобную смешанную болтовню в этих технически совершенных фильмах об эндшпиле – аббревиатуры, шифры, ругательства, кодовые номера, как угодно, – а потом мой голос остался наедине со мной, и тогда он стал гулким, жутким. Я пытался накликать компанию – Что вы на это скажете, Оскар? Вы радуетесь предстоящей поездке в Польшу и встрече с бабушкой? – или предпринимал попытки спасти лес в немом кино в перерывах между призывами к моей Дамроке запустить двигатель исследовательского судна; но лишь она она она осталась в кадре: настойчивая, яростная, шерсть вздыблена, каждый усик бодрствует.
Возражения – Какой в этом смысл, крысиха? Я не гожусь для космических путешествий! – она пропустила мимо ушей. То, что в начале сна, если этот сон может начинаться и прекращаться, показалось ей смешным, крысиный помет длиной с ноготь мизинца, рассыпанный рядом с центральными компьютерами, теперь насыщало ее яростью: Как это типично! Мы это знаем. Так удобно взваливать на нас вину за человеческие промахи. За все расплачиваемся мы, всегда. Обрушивалась ли на них чума, тиф или холера или дороговизна в ответ на голод, всегда говорили: Крысы – наше несчастье, а иногда или часто в одно и то же время: Евреи – наше несчастье.
