Крысиха - Гюнтер Грасс
Мы не знаем, что такое воскресенье, сказала крысиха. Но мы знали, что человеческий род, находящийся на подвластных державам-покровительницам территориях, позволяет себе воскресные дни и по воскресеньям во всем мире сонлив, но подсознательно раздражен. Люди всегда казались нам способными на самые разные вещи и на прямо противоположные в одно и то же время. Такими мы их знали: они были рассеянными, потому что погружались в мысли, зацикливались на желаниях или утратах, тосковали по любви, искали мести, колебались между злом и добром.
Мы заметили, что человек, по своей сути расщепленный, по воскресеньям совсем распадался на части. Он существовал лишь номинально. Терялся в давке своих душевных состояний. При всем своем услужливом рвении он крошился. Более того, казалось, что человеческое общество погружено в бесконечную меланхолию, как будто оно с удовольствием бросает прощальные взгляды на вещи, которые полюбило; провожали даже то, что не было постижимым и потому облекалось в понятия, такие как бог, свобода или то, что они считали прогрессом, разумом. Поэтому над каждым прибором в центрах безопасности витало тоскливое настроение.
Вот почему День Господень показался нам подходящим. Вот почему это случилось в воскресенье в начале лета. В июне, в разгар спортивного сезона. Как обычно, мы воспользовались канализацией, нашли путь через пути снабжения, проложенные в фундаментах больших бункеров, получили доступ к центральным компьютерам снизу, справились с легким металлом, зная свое дело, с первого взгляда поняли, где что к чему, разделались с крошечными мелочами, ввели в ключевом месте свой код, который тут же заразил все подключенные системы безопасности, но для отвода глаз оставили работать обычные контрольные программы и запустили обратный отсчет в обоих пунктах управления, как только наше кодовое слово «Ной» высвободило все импульсы с обеих сторон, с учетом сдвига по времени.
Мы, сказала крысиха, лишь привели в действие то, что задумал человек: достаточно запасов, чтобы истребить, согласно слову его мстительного Бога, всякую плоть, в которой есть дух жизни. И снова, и еще раз, и еще. Так основательно человеческие существа хотели уничтожить себя и все прочие создания. Шулес пор эрреш! – Конец рабочего дня на Земле! кричала она.
Поскольку мы преобразовали обнаруженную программу почти бесшумно, а затяжное воскресенье и без того не располагало к особому вниманию, мы остались неопознанными, поэтому и возникла необходимость давать подсказки. Мы покинули корпуса, разместив нашу визитную карточку. Рискованное предприятие, удавшееся лишь по воле случая. Только теперь найденные вскоре чужеродные предметы позволили сделать предположение, а затем осознать: конец всем воскресеньям.
С тех пор наш брат говорит о Большом взрыве. Нет-нет! прокричала крысиха. Мы ни в чем не раскаиваемся. Это должно было произойти. Мы слишком часто предупреждали их, но тщетно. Смысл наших шествий среди бела дня был вполне понятным. И все же не произошло ничего, что могло бы уменьшить наше беспокойство. Истерические реакции, которые циркулировали как сообщения незадолго до последнего из всех воскресений, едва ли были достойными упоминания или смешными. Сообщалось, что над западной частью Балтийского моря были замечены рыхлые облачные скопления живописного вида. Это были не отдельные облака, двигавшиеся с северо-запада на юго-восток, а бесконечная процессия из ста тысяч и более мелких облаков, пронесшихся в небе над южной Швецией, а затем над Готландом: бегущие облачные крысы, облачные бегущие народы крыс, нет, не облака-барашки, а облака в форме серых крыс, вытянутых, торопливых, их длинные хвосты – словно дефисы между крысой и крысой. Все это, это ужасающее небесное знамение, было замечено, сфотографировано, заснято с датских островов, с кораблей и с берегов Балтийского моря и истолковано как предупреждающий знак Бога. Даже атеисты закричали бы Типичный апокалипсис!
Не верь этому, дружочек. Хотя нам многое удалось, в частности отменить воскресный отдых благодаря человеческим программам «За мир» и «Мир народам», мы не смогли создать облачные образы и возвысить себя до статуса небесного знамения.
Противоречие, крысиха! Ты все еще в своей покрытой белым лаком клетке на подстилке из опилок, которые я завтра заменю, чтобы ты, моя растущая рождественская крыса, и впредь благоденствовала; существую и я, с листками бумаг рядом с тобой. Наши планы переполняют календарь. Корабль должен причалить в Висбю в срок. Поездка панков в Гамельн неизбежна. Мы пожелаем нашему господину Мацерату счастливого пути, как только он отправится в Польшу с действующей визой, но сначала попросим его рассказать нам о других подарках для бабушки, которые должны быть уложены в багажник его «мерседеса».
Хотя мы видим, как он прощается со своей коллекцией золотых монет, которая перед самой поездкой будет перенесена в банковское хранилище, – мы видим, как он взвешивает мансфельдские двойные дукаты, пол-луидора, рубль времен Николая II, горсть саксонских и нассауских талеров, и нас трогает то, сколь трудно ему прощаться с золотом, потому что он кладет некоторые образцы в выдвижные ящички небольшой шкатулки на бархате, например, баварский максдор, драгоценный данцигский дукат Сигизмунда Августа 1555 года, несколько декадрахм из Фракии и свежеотчеканенную китайскую золотую монету в двадцать четыре карата, на которой изображена панда во всей своей драгоценной потешности, – но нам кажется, что он не прощается с золотом навсегда, что он знает, уже сейчас предвидя свое возвращение, о возросшей ценности своих сокровищ, хотя цена на золото падает день ото дня.
И когда он укладывает урожай своих нумизматических путешествий в небольшую коробочку, чтобы взять ее с собой в Польшу, захоранивая в ней унцовый крюгерранд с изображением африканской антилопы, швейцарские «Вренели» разного веса, предсмертный талер Гогенлоэ, который блестит так, словно только с монетного двора, и две юбилейные монеты, отчеканенные в Советском Союзе, с изображением танцовщицы Улановой и певца Шаляпина, мы задаемся вопросом, что значит это прощание, с одной стороны, и эта подборка, с другой? Неужели он не может расстаться с золотом? Будет ли Польша осчастливлена золотом? Теперь он добавляет мексиканские монеты и, наконец, мирогосподствующий золотой доллар США.
Что бы ни планировал наш господин Мацерат, он думает о будущем и мечется от одной встречи к другой; точно так же, как я, распланированный вплоть до уик-эндов; или корабль, взявший курс во время пути; или художник Мальскат, который в ту пору едва успел расписать Шлезвигский собор согласно своим ощущениям, а дальнейшие заказы уже привели его на службу высокой готике: с весны тридцать девятого года до сентября он помогал госпиталю Святого Духа в Любеке снискать славу. И по сей день жители ганзейского города марципанов и судебного процесса отказываются это признавать. Подлинная готика! все еще кричат искусствоведы; Подлинный Мальскат! говорит между тем уверенный в своем почерке ожесточившийся художник, который уже давно живет уединенно на острове в Дипенморе, куда могут попасть лишь те, кто зовет: «Эй, паромщик!»
В госпитале Святого Духа, говорит он в ответ на расспросы, я тоже писал обманчиво аутентично, пока не стал солдатом; потому что за несколько месяцев до призыва Мальската на всех границах Польши развернулась Вторая мировая война.
Художнику пришлось распрощаться с красно-бурыми контурными красками, с проволочной щеткой и припылочным мешком, с безмятежным одиночеством на высоких строительных лесах в северогерманских культовых сооружениях, со сквозняками и вечным летним насморком, но солдат Мальскат не переставал надеяться, что после войны та или иная церковь будет открыта для него и он сможет осчастливить ее хоры, контрфорсы и оконные рассветы – всегда высоко вверху, вне всякого времени и сравнений – своей готической рукой.
А мы? Мы надеемся не меньше. Мы с моей рождественской крысой по-прежнему придерживаемся нашего распорядка, перерывы в котором заполняет Третья программа: Привет, мы все еще здесь! Она дает нам подробный комментарий. Мы слушаем, что происходит, осуществляется,
