Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
Как-то слишком мудрено, заковыристо, милая. Вот и мальчишка морщит лобик…
– Но это не всё, Костя. Юдоль не просто обрывает связь Имени и Вещи! – продолжает Божье Ничто. – Она делает бывшее несбывшимся!
– Это как?
– Время иллюзорно движется в двух направлениях. Почти как игла в зингеровской машинке бабы Светы, сшивая будущее и прошлое в единый Божий Век. Отменяется Прошлое и постфактум исчезает Будущее, из которого Бог читает наш Синодик. Сатана думает, что Юдолью низвергнет и посрамит Бога, но с её воцарением исчезает и сам Сатана…
– Почему?
– Его некому будет воскрешать…
Костя совершает умственное усилие:
– Юдоль – это когда умирает тот, кто всех вспоминает?
– В Боге, Костя, нет ничего смертного. Он может только позабыть формулу «Я помню, что желаю помнить и вспоминать», которая есть Любовь.
– Юдоль – это склероз у Бога? – разочарованно тянет Костя.
– Бог перестаёт вспоминать…
Теперь хотя бы понятно, почему Сатане так важен утраченный Безымянный. Он детонатор Юдоли.
И я бы, милая, дополнил, что Сатана, который, со слов Божьего Ничто, в гордыне рубит под собой опору, не особо-то и виноват, ибо изначально задуман как встроенный в систему мироздания предохранитель, возвращающий ослабленного «уменьшенного» Бога к былому Сверхбытию. Но при этом Всевышний из милости ли или по какой-то иной причине ограничил Сатану, создав Агнцев – тех, кто может сорвать или видоизменить планы по разрушению Божьей Памяти…
– Коохчи фархо-ун нахтан-геш таеши шумару! Н-н-н-н-н! Ахор! Ахор лахтоб коохчи мору! Н-н-н-н-н!.. – скрипит по стеклу палец.
– На Куйбышевском металлургическом заводе освоено производство бурильных труб из высокопрочных алюминиевых сплавов! – энергично произносит Кириллов.
Мама заносит в комнату Веру, закутанную в пушистое полотенце. Наружу косички и довольное розовое личико. Верещит из хлопчатого кокона:
– А у Костеньки больше нет его безымянного пальчика! Я сама видела!
Мама, к счастью, не вслушивается в её слова, говорит, воркуя:
– Вера, полезай в норку! И Косте тоже давно пора в гнездо!..
Но Кости уже нет в комнате, он улизнул, как только Вера начала болтать лишнее.
В гостиной тишина, хотя телевизор включён. На экране Кириллов молчаливо перебирает листки с новостями. Эти шпаргалки всегда белого цвета, но сейчас почему-то ядовито-зелёные, точно из детского набора для поделок и аппликаций. Пауза длится непозволительно долго. На дикторе серый костюм и малиновый галстук. Лоб, искажённый линзой телекамеры, непропорционально высок, взлохмаченные волосы чуть вьются, точно у поэта. Лицо Кириллова, обычно спокойное, с едва уловимой улыбкой, теперь выглядит измождённым и печальным. Он будто постарел после того, как прочёл то, что напечатано на зелёных листках. Откладывает их в сторону и говорит, глядя на зрителей горячечными глазами:
– Больные серые будни идут унылой чередой. Они похожи на мрачные сны, безрадостные и утомительные, после них жить не хочется. Вчера так грустно стало. И ещё дождь пошёл и плакать захотелось. Пытаюсь поесть – кусок в горло не лезет. Закрываю глаза, и седая голова старика летит на меня. Открою – наплывает изображение смерти с косой. Приснилось, что беззубая старуха ласкала, было зябко и мерзко. Влетел ещё красный воробей с какими-то нептичьими перьями, точно из другого измерения, сказал, что он Главный. Может, и не сны это. Утром на столе увидел гигантского богомола или же кузнечика, в общем, какое-то насекомое. Зелёное, с радужными фасеточными глазками, длинными подвижными усиками, по углам головы жвалы, как клещи, – они шевелились, будто пережёвывали что-то. Я немного растерялся и хлопнул в ладоши, а богомол порхнул через зал на диван. Две пары лапок у него маленькие и с острыми когтями, задние – большие, мощные, а на концах вроде копытца со шпорами. Он посмотрел на меня и затрещал громко и будто осмысленно…
– Включат «Лебединое озеро»? – папа растерянно оглядывается на Костю.
Из спальни доносится песня в исполнении Веры:
Завтра поу́тру мы сядем в ракету-у!
И улетим на другую планету-у!..
А там все будут добрыми,
Даже гадюки с кобрами!..
Диктор Кириллов откашливается и берёт зелёные листки. Далее читает по ним. Голос звучит, как если бы он рассказывал про куйбышевский завод:
– Больные серые будни идут унылой чередой. Они похожи на мрачные сны. Куда ни пойду, тоска, как песок, хрустит под ногами. Белый морской песок, выгоревший от зноя и горя. Всё лишено смысла без тебя. А теперь о погоде. По сведениям Гидрометцентра СССР с неба летят мутные капли дождя. Просто наступила осень, унылая и безрадостная. Или же это моя любимая покинула меня и мир превратился в Юдоль. Все слова – толчёное стекло во рту. О, непостижимая, нежная, точно мох на лесных земляничных полянах. Тебя нет рядом со мной! Посмотри, как мне тяжело! Как больно, милая! Мои волосы поседели и стали цвета пепла. Берег нашего моря покрыл погребальных прах. Лишь ветер да вереск. Я один, в руке моей топор на длинном узловатом топорище. Бог хозяин Имён и Вещей. А Сатана не Имя, а Функция. Всякий, кто убоится, вмиг рассудок утратит и станет рабом Границы, не надо, милая, хватит!..
Изображение в телевизоре исчезает. Сперва шипят белые помехи, затем выскакивает радужная настроечная таблица с безжизненным техническим сигналом.
Вера поёт:
Больше у нас выбора нету!
В космос уносит нашу ракету!
Туда, где будут добрыми
Даже ОМОНы с СОБРами!..
Спокойной Юдоли, дорогие телезрители! Бисмиллях, девочки и мальчики!..
V
Обозвал Сапогова раззявой – дескать, проворонил Божье Ничто! Между прочим, вообще не факт, что, оставь старик гвоздь при себе, выцарапал бы «рот». Он же исключительно ради обмана посоветовал такое Косте – в надежде, что мальчишка испугается боли и крови. А сам-то не планировал никаких экспериментов с гвоздём. И сомневаюсь, что они бы поладили – сварливый, тщеславный пенсионер и кладбищенский симбионт. На что Сапогову в напарниках «Частичка Божьей Памяти»? Ну узнал бы счетовод, что его стараниями грядёт Юдоль и все умрут. Как должен отреагировать на это верный поклонник Сатаны? По идее, криком «Ура!», «Аллилуйя! Нима!» – наконец-то Божий мир провалится в преисподнюю! И, соответственно, бросить все ресурсы на поиски улицы Нестерова, где в панельке на пятом этаже в
