Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
Может, какая-то внучатая племянница приехала в гости?
– Я э-э-это… – мямлит Сапогов. – К родственнице вашей. К Макаровне! Старый знакомый…
Дверь открывается. В проёме сияет удивительная красавица, похожая на актрису итальянского кинематографа. Да просто вылитая Анита Экберг! На ней кремовый, расшитый золотом халатик; изящные стройные ножки в отороченных пухом домашних туфлях на каблучке. Белокурые длинные локоны прихвачены обручем. Красавица, вроде как смущаясь незнакомого мужчины, прихватывает верх халатика, закрывая излишне откровенное декольте. На ногтях алый, цвета болгарского перца, лак. От его соблазнительного и вульгарного цвета у Сапогова спирает дыхание. А ещё пунцовая помада, стрелки и ресницы. Андрей Тимофеевич никогда не видел в реальной жизни такой будоражащей красоты! Пожалуй, только в недавнем поллюционном сне…
– Это мне? – дива берёт из руки оторопевшего Сапогова цветы и отступает назад.
Сапогов заходит в прихожую и не узнаёт обстановку. Там всё как в театре: паркет, дворцовые обои, бархатные шторы, хрустальная в золоте люстра – в общем, невиданное великолепие. Разве знакомая икона на своём месте, как и в прошлый визит, – с подсохшими следами слюны.
Сапогов кладёт на тумбу коробку конфет и с изумлением оглядывается. Входная дверь захлопывается с каким-то хищным лязгом, словно капкан.
– С чем пожаловали, Андрей Николаевич?! – девичий нежный регистр опускается в старческое тремоло.
Сапогов вздрагивает, механически поправляет:
– Тимофеевич…
Позолота, хрусталь и прочая роскошь осыпались трухой. Прихожая снова убога – никакого сияющего паркета, обоев с тиснением, шёлка и бархата. Но неизменен осквернённый Спас на стене.
– Тимофеич, значит? – усмехается бывшая красавица. Не итальянская актриса, а ведьма Макаровна во всём своём безобразии. – А мне давеча представлялся как Николаевич. Врал, что ли?
На седой, вислогубой, с рыбьими глазами старухе коричневый халат. Отёчные и венозные ножищи обуты в заношенные шлёпанцы. Морок кончился.
– Вовсе нет! – изворачивается Сапогов. – Это вы что-то напутали!
Счетовод избегает взгляда Макаровны. Андрею Тимофеевичу кажется, что ведьма в курсе про его эротический сон, в котором он куролесил с белокурой «Анитой».
Старуха тоже виду не подаёт, улыбается астрам:
– М-м-м, цветочки! Сто лет букетов не дарили…
Тут она, конечно, брешет. Не сто лет, а сроду не преподносили!
– С могилки поди собрал-то? – продолжает вредничать. – С порчей или просто так?
– Купил! – врёт Сапогов. – Без порчи!
– И конфеты мне?! Ой, бабоньки! – Макаровна зубоскалит по деревенской привычке. – Никак свататься пришёл, старый пень!..
– Что за глупости! – злится и смущается Сапогов. – Я по важному делу!
– Ладно, вытирай ноги, кавалер, да поздоровайся как положено со Спасом Саваофычем! – Макаровна показывает на икону. – Плюй!
– Тьфу, тьфу!.. – Сапогов осторожничает, лишь имитируя плевки.
Не потому, что боится какой-то там божьей кары. Не хватало оставить у ведьмы собственную слюну. Но зато подошвы вытирает на совесть. Половик, похожий на щетинистый загривок борова, издаёт негромкое довольное хрюканье.
Макаровна оглядывает Сапогова с ног до головы и одобрительно кивает:
– Побрился, причесался. Ну, выкладывай, с чем пожаловал! – Макаровна кладёт конфеты на тумбу, потом запускает рыхлый нос-картофелину в букет. Шумно тянет аромат. – Уж прости, дальше прихожей не приглашаю. Гостей не ждала, у меня не прибрано…
На самом деле ведьма шкурой ещё из-за двери почуяла, что Сапогов уже не тот нелепый восторженный «практикант», что недавно пил чай на кухне, выпытывая колдовские секретики. От седого чудака веет уверенностью и какой-то мощью. Поэтому и не прогнала, а, наоборот, устроила спектакль с собственным преображением и убранством…
– Что ж, можете меня поздравить!.. – горделиво начинает Сапогов.
Ему хватает выдержки не вытаскивать сразу Безымянный, а чуть потянуть для пущего эффекта.
А Макаровне кажется, что она уже догадалась, с чем пожаловал смешной старик. Ведьма заранее невысокого мнения о возможной сделке Тимофеича с Сатаной. Скорее всего, речь идёт о банальном душепродажничестве – самом кабальном формате договора. Ей даже немного жаль Сапогова, белобрысый чудак ей, в общем-то, симпатичен…
– Неужто Чёртов Крест нашёл и петуха чёрного зарезал? – на всякий случай уточняет ведьма.
– Совершенно верно! – кивает Сапогов. – Меня приняли!..
– В пионеры? – Макаровна всё ж больше усмешничает, чем насмешничает.
– Да в колдуны! – счетовод не понимает шутки и сердится. – Вы будто и не слушаете!..
Похоже, наивный Сапогов не понимает сути. Нельзя в одночасье и по собственному хотению сделаться колдуном, ведьмаком, чертознатом – как ни назови. Ну, недостаточно подкладывать неугодным поделы с порчей. Встречаются, конечно, редчайшие исключения, когда некрещёный родовой колдун по наследству получает свой дар, но разве это про Андрея Тимофеевича?
Знай Макаровна слово «инициация», сказала бы счетоводу, что полноценный маг – итог многих последовательных ритуалов: «раскрещивание», «чёрное причастие», «посвящение» и, наконец, «церковный закреп», ибо Тёмные и Сатана весьма не одобряют, когда людишки выгадывают себе лазейку для побега. После закрепа обратной дороги к боженьке гарантированно нет.
Макаровна интересуется:
– Ты крещёный?
– Понятия не имею. А это разве важно? – задумчиво отвечает Сапогов.
И тем самым подтверждает все подозрения Макаровны.
– Он ещё спрашивает! Если ты до сих пор под Богом ходишь, какой из тебя колдун?!
Старуха имеет в виду, что условно крещёный Андрей Тимофеевич тупо встроен в другую магическую матрицу. Тёмный эгрегор до какого-то момента может помогать метафизическому Ихтиандру с христианским лёгким и сатанинской жаброй. Многие так начинают, нашим и вашим, сегодня на погост за могильной землицей, завтра в церкву за причастием. Но такое положение не будет устраивать Силы вечно, и однажды они предложат выбор…
– Креста я не носил никогда…
Сапогов вспоминает родительские тени, сладковатый запах горелых спичек и чётко осознаёт, что в том незапамятном времени его не крестили. А вот тётка Зинаида, набожная паскуда, могла бы. Но тоже не сделала этого. На службы таскала, было дело, но никаких таинств над ним в церкви не совершалось. Андрей Тимофеевич запомнил бы. В общем, раскрещивать счетовода не надо.
– Ну, тогда ладно, – машет рукой ведьма.
Макаровна по месту рождения сельский житель, её окунали в купель. Поэтому ей пришлось себя раскрещивать. Она не знала как, но тёмные подсказали. Точнее, показали. Приезжала в район какая-то богоборческая агитбригада комсомольцев – с лица сплошь лупоглазые инородцы. Совали всем, кто помоложе, какие-то листочки с текстом, который учил, как отрекаться от Бога. Там даже была антимолитва: «Не верую ни в Бога-Отца, ни в Сына, ни в Святого Духа!» То ли видение было, то ли кто-то из чернявых, похожих на цыган приезжих надоумил, что надо крестик шесть дней носить между ягодиц. А в ночь на отречение выбросить в реку или просто любой
