Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
Обывательская «воландовщина» превратила Машину Тотальной Аннигиляции в падшего Ангела, «Царя познания и свободы», небесного бунтаря и революционера. Но Сатана – отнюдь не фиаско небесного госпереворота с последующим бегством в подземную заграницу, не антиангелическое правительство в изгнании, поощряющее педерастов, инцест и зоо- и прочую некрофилию в пику ханжеской морали тирана Саваофа.
Как верно заметил в программе «Время» диктор Кириллов, – не Имя, но Функция! Воля к Погибели и сама Погибель! Вселенский Терминатор, а не Термометр убывания-возрастания Зла, который при желании можно перелицевать в измеритель Добра, где на обратном конце шкалы морщинистый кутюрье с брюзгливыми замашками стареющего гомика решает квартирные вопросы мастеров и маргарит, – мещанская пародия на Зло, творящее вялое благо! Неужто ради такого «Мятежного Духа» на перекрёстке трёх дорог в ночь со вторника на среду надрезают ритуальным кинжалом левый мизинец, как горклый дым выдыхая наружу душу, никчёмный божий дар?!
Истинный сатанист – не кабинетный почитатель Кроули, не болтун-гностик, чающий эры половой вседозволенности. В первую и единственную очередь это ненавистник всякого Бытия – как говорится, Seid ihr alle verdammt! В сатанизме нет фундаментального учения. Манифест (имейся таковой) заключался бы в единственном слове-руководстве: «Уничтожай!» Только по-настоящему, конкретно, а не на словах. Не безопасные интеллектуальные бездночки, а практика конкретного Зла.
Понятно, обычному смертному не по силам запустить механизм Юдоли, всё в итоге свершит Сатана. Но последовательному сатанисту доступно как минимум банальное убийство – простейшее отделение Имени от Тела, которое тоже Вещь. И лишь такому отрёкшемуся от жизни бескорыстному индивиду Тёмные оказывают всяческое тайное покровительство. Недаром серийные маньяки долго остаются неуязвимыми для закона и государства. Тот же Ефим Тыкальщик безнаказанно промышлял десяток лет, а Фигнера вообще не поймают…
Да, сатанизм – это одиночество. Сапогов всем нутром презирает коллектив, дружбу, семью, но ненавистником социума может быть и законопослушный социопат. Есть ли в счетоводе самоотверженная тяга к личной и всеобщей погибели?..
На столе, завёрнутая в газету «Известия», покоится петушиная башка. Старик ночью принёс её домой, как памятный сувенир, но, может, сгодится ещё для колдовства или снадобья. Надо бы сунуть башку в морозилку, пока не начала тухнуть. На облезлой полировке следы птичьих когтей и клюва, когда петух пытался обклевать драгоценный палец…
Сапогов допивает остатки чая, которым поперхнулся, прежде чем отрыгнул сатанограмму. Оттянув лямку майки, Андрей Тимофеевич изучает выскочившую за ночь бледно-гнилостную «медаль», похожую на кошачью морду в профиль, и «эполет» на плече. Более старое пятно на колене, появившееся днями раньше, теперь напоминает контурами восьмиконечную звезду. Неясно – кожная зараза или награда? Андрей Тимофеевич предпочитает думать, что это всё ж особые бесовские знаки отличия. Уточнить бы у кого знающего…
Представитель колдовского мира, с кем Сапогов успел кое-как сойтись, – Макаровна. Старик попутно вспоминает недавнее эротическое сновидение с преображённой ведьмой и розовеет от смущения. Хотя стыдиться нечего, во сне он показал себя молодцом – настиг, овладел. К примеру, с Лизанькой у него ничего путного не получалось даже в стране грёз – больше смеха, чем греха…
Сапогов мается до полудня, а потом начинает собираться в гости. Во-первых, продемонстрировать палец Сатаны! Кто ещё из малочисленных знакомых Андрея Тимофеевича способен оценить грандиозный масштаб добычи?!
Во-вторых, сатанограмма – как не похвастаться, что его официально, на бумаге, приняли в колдуны! Чтоб лента не затрепалась, Сапогов аккуратно прячет её между страничек сберегательной книжки.
Можно также спросить у Макаровны, что означает «40/108». Узнать, есть ли у неё самой какой-то номер и опознавательные символы на туловище. В общем, предостаточно вопросов. И пусть расскажет заодно Сапогову о его новых возможностях и привилегиях! Теперь-то, когда счетовод нашёл палец Сатаны и поднялся в колдовской табели о рангах, ведьма поди не откажет ему в мастер-классе по чародейству…
Сапогов надевает парадный костюм – тот самый, в котором отлавливал Костю. В кармашек засунуты тёмные очки. Зачем? А поинтересоваться, нет ли у Макаровны лоскута савана, чтобы протиранием стёкол перенастроить в очках оптику, превратить их в своеобразный «мёртвоскоп», позволяющий видеть потусторонний мир. Нет гробового покрывала? Отличный повод пригласить Макаровну на кладбище. Прогуляться и заодно разжиться всем необходимым.
Счетовод долго прихорашивается у зеркала: укладывает лимонную седину на пробор, бреется станком с туповатым лезвием «Нева», втирает в потревоженные щёки одеколон «Шипр».
В коридоре хлопает входная дверь – это уползла в поликлинику временно живая Ида Иосифовна. Сапогов и так более чем в прекрасном расположении духа, а знал бы, отчего математичка всё утро подвывала, точно больная псина, вообще был бы на седьмом небе; ну, или каком-то его чёрном эквиваленте – круге Ада, означающем максимальный градус эмоционального подъёма.
Сапогов спускается во двор. Хулигански оглянувшись по сторонам, срывает с угасающего цветника Иды Иосифовны несколько вялых астр – не заявляться же к ведьме с пустыми руками! В «Гастрономе» покупает коробку грильяжа в шоколаде; на упаковке эффектная рыжая белка, как из «Лукоморья» Пушкина. Кроме прочего, конфеты недорогие, а счетовод скуповат. Мог бы и сообразить, что грильяж Макаровну скорее оскорбит, чем порадует, – не по старческим зубам лакомство. Ей бы чего помягче, суфле или зефир. А лучше преподнёс бы ведьме обмылок, которым покойника обмывали. Андрей Тимофеевич разжился сим ценным продуктом в соседнем дворе, когда помер ветеран. Его к похоронам дома готовили, в больницу труп не сдавали; раньше так можно было, милая, это теперь нельзя. А Сапогов, представившись однополчанином, проник в квартиру и пошарил, пока родственники не видят, в мусорном ведре. Там лежал среди прочего и обмылок; явно же не просто так в ведре оказался…
Сапогов скрепя сердце вернулся домой; нельзя в гости без нормального подарка. Половинку обмылка отломил, остальное завернул в газетку. Вот теперь полный джентльменский набор: букет, сладкое и полезная вещица.
В прошлый раз счетовода к порогу Макаровны привела нечисть. Дом помнит, этаж и дверь знает. Да только пока шёл к ведьминому бараку, растерял всё утреннее приподнятое настроение. А всё потому, что Андрею Тимофеевичу показалось, что с букетом и коробкой выглядит он предельно комично, как старомодный ущербный жених. Прям взбеленился Сапогов, хотел уже вышвырнуть прочь астры и конфеты – как раз у ржавых гаражей, где повстречал Рому с Большой Буквы; юрод проорал тогда что-то странным искорёженным голосом – словно бы в горло забулдыге вставили мегафон, как у спасателей на пляже. Однако ж пересилил себя Андрей Тимофеевич. Добрался, чуть постоял у подъезда, чтоб отпустили бешенство и стыд, а затем уже поднялся на второй этаж. Позвонил.
Певучий женский голос по ту сторону интересуется:
– Кто там?!
Сапогов
