Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

— Вчера вы опять продавали на углу семечки.

— А что же мне, на пенсию жить? Вы, лично вы, можете жить на такие деньги?

Вот и поговори с ними…

С другой стороны, разве по существу они не правы? Шабсович попытался однажды написать в горсовет, просил обратить, наконец, внимание и на улицы Цыганки, починить мостовую, проложить тротуары, установить пару мусорных ящиков… И что же вышло? Пришла комиссия, все осмотрела, все обмерила рулетками, но ничего так и не изменила Понятно, никто не говорил, что сойдет как есть, хотя один из высоких гостей и съязвил: «Пусть из каждого двора вынесут на улицу по одной смушке — мостить ничего не придется». Конечно, обязательно! Учтем ваши пожелания!.. И в перспективном плане реконструкции… мда. Но пока — нет средств.

А с Шабсовичем разбирались отдельно. Через несколько дней после посещения комиссии его вызвали на ковер и крепко пропесочили: не лезь через голову начальства — шею сломаешь.

Да Шабсович и сам, в общем, понимал, что город растет, что многие семьи живут в подвалах и полуподвалах, в тесноте и обиде, и что есть более важные вещи и в городе, и по всей стране… Он каждый день читал газеты, слушал радио, не пропускал ни одного политзанятия. И все-таки никак не мог ваять в толк: уже столько лет прошло после войны, люди, слава богу, постепенно пришли в себя, освоили целину, и вот уже первый человек, Юрий Гагарин, полетел в космос. И в то же самое время люди с ночи стояли в очередях у хлебных магазинов… Шабсовичу приходилось вмешиваться, наводить порядок в булочной.

— Стыдно, граждане! — перекрикивал он горластых хозяек. — Не голод же у нас.

— Только этого не хватало! Мало мы наголодались в войну! Да и после…

— Хоть бы всем досталось, — хныкали сзади. — Я вчера сидела без крошки.

— Скажите продавцу, пусть отпускает по одной буханочке.

— Да-да, квадратно-гнездовым способом!

«Что-то не так, — размышлял Шабсович, — пусть это даже называется временными трудностями. Что-то происходит с хлебом и с людьми…» Вот хоть взять Цыганию. Еще лет десять — двенадцать назад, когда он только начал служить в милиции, люди как-то помогали друг другу, не считались долгами. Жили нелегко, но открыто, даже веселее, делились и радостями и, как говорится, невзгодами. Одна хозяйка что-нибудь испечет — бежит к соседке: пусть, мол, ваши дети тоже попробуют кусочек. Разумеется, и ссорились, и ругались, но на следующий день обо всем забывали. А сейчас… Лежит у Шабсовича в столе целая папка с жалобами, настоящее досье. Теперь все грамотные и чуть что — сразу пишут…

Две семьи, Коренблит и Коренфельд, живут дом к дому и никак не поладят между собой. А из за чего сыр-бор загорелся? В буквальном смысле слова из-за яйца. Из-за простого куриного яйца.

Роза Коренблит заняла однажды у своей соседки, Нюси Коренфельд, яйцо для печенья. На следующий день, как водится, Роза пошла возвращать долг. Нюся, повертев яйцо в руке, возьми и скажи, просто так, шутки ради:

— Слышишь, Роза? Я тебе вчера одолжила куриное яйцо, а ты мне возвращаешь голубиное.

Роза, очевидно, шутки не поняла.

— Как голубиное? Сегодня утром его снесла моя рыженькая!

А Нюсе Коренфельд (это знает вся Цыгания) на язычок не попадайся. Кого-нибудь высмеять — она первая.

— Что ты говоришь? Разве твоя рыженькая несется?

Тут вспылила Роза:

— Что ты имеешь к моей курице? Она у тебя кушать просит?

— Избави бог! — еле сдерживая смех, Нюся подливала масла в огонь. — Просто мой петух только тем и занимается, что ухаживает за твоей рыженькой.

И она захохотала.

— Чтоб у тебя уже заеды от смеха сделались! — взвизгнула вдруг Роза. — Яйца мои ей не нравятся. Если бы мои куры надеялись только на твоего петуха…

Нюся схватилась за живот. Она уже сама кудахтала курицей.

— Ой, Роза, ты у нас умная, как Дом Советов!

Такого Роза снести не могла.

— Смотри лучше за своим мужем, чем за петухом!

— Что ты хочешь этим сказать? Ха-ха!

— Ха-ха! Я хочу? Весь город может сказать то же самое…

На миг наступила тишина. Придя в себя, Нюся схватила со стола злополучное яйцо и закатила Розе прямо в лоб…

Так началось это дело. И Гавриелу Шабсовичу пришлось им всерьез заниматься: выслушивать, выспрашивать, составлять протокол и так далее.

Как известно, на грабли лучше не наступать — получишь по лбу. На следующий день, это было аккурат в воскресенье, Розу разбудил стук, доносившийся со двора. Спрыгнув с постели, она подбежала к окну и что же увидела? Нюсин муж, Абраша Коренфельд, понатыкал между домами ряд дрючков и приколачивал к ним теперь доски, разделяя двор высоким забором.

— Ты дрыхнешь, Моня! — раскричалась Роза. — А посмотри, что делает этот разбойник!

Моня Коренблит, еще заспанный, натянул брюки и в одной майке, босой, вышел во двор.

— И не стыдно тебе, Абраша? Столько лет между нами не было забора. Почему же вдруг…

— Спроси лучше свою благоверную, — перебил Абраша. — Язык у нее без костей!

— А где ты видел других женщин? — Моня попытался свести разговор на шутку, — Послушай меня, не ввязывайся в женские склоки. Они сами между собой разберутся.

Абраша сделал вид, что не слышит. Он вколачивал один гвоздь за другим.

— Да, — протянул Моня, — твоя Нюся, я вижу, хорошо тебя накрутила.

— А вот это, между прочим, не твое дело.

И тогда Моня сказал соседу:

— Если тебе уже так приспичило ставить забор, так поставь его на два метра дальше.

— Почему я должен ставить его на два метра дальше?

— А как же иначе? Посмотри, что мне остается и что тебе.

Тут выпрямился Абраша:

— У меня знак есть.

— Какой знак?

— Такой. Вот эту яблоню я посадил собственными руками. Выходит, что и расти она должна на моей, территории.

Моня даже побагровел от такого неоспоримого аргумента.

— А если бы ты посадил яблоню у моего порога, тогда что? — он злился уже не на шутку. — Переставь забор, тебе говорят!

— На два метра?

— На два метра!

— А на две дули не хочешь?

Моня вышел из себя, схватился за дрючок обеими руками и попытался вырвать его из земли.

— Не хочешь добром, — просопел он, — так силой заставлю.

В это время с криком выбежали из домов Нюся и Роза, и баталия разгорелась по-настоящему — вся Цыгания сбежалась…

Одна щепка не горит, один человек не ссорится. В милицию посыпались жалобы и анонимки. Абраша Коренфельд (он шофер) донес на своего соседа, что тот спекулирует смушками. Моня Коренблит (он скорняк)