Не сдавайся! - Сара Тернер

Ох, Тед. У меня сердце разрывается от боли за него, но еще я злюсь.

– Разве это не чертовски бесчувственно со стороны «Счастливых цыплят» – выбрать семейное дерево в качестве задания по рисованию? Конечно, он расстроился!

– Милая, все было не так, – продолжает папа. – Натали сказала, что они просто обсуждали, кто как живет, какие семьи есть, всех видов и размеров. Ты же знаешь, что тот малыш в очках – приемный? А другая девочка живет с бабушкой.

– Жуткая история, – качает головой мама. – Мама той девочки умерла от передозировки обезболивающими, которые ей выписали. В любом случае я не думаю, что можно винить детский сад. Скорее, Тед расстроился потому, что другие дети рисовали родителей, и он вспомнил своих маму и папу. Но, когда мы его забирали, он уже успокоился, правда же, Джим?

Папа кивает, хрустя печеньем.

Мне невыносимо думать, как он расплакался, а никого из близких рядом не оказалось.

– Бедный Тед! Я забыла, что ему все еще очень тяжело и он многого не может понять. Просто в его случае эмоциональные последствия не так очевидны, как с Полли.

– Я бы сказала, они оба исключительно хорошо справляются, – хмурится мама.

Я тянусь за печеньем с заварным кремом, чтобы не пришлось отвечать. Полли зашла раньше меня и сразу же поднялась к себе. Пока я там стенала под закрытой дверью Альберта, она успела спуститься с мокрыми волосами и теперь рассказывает дедушке о развороте сальто, которое практиковала в бассейне, пытаясь скостить драгоценные секунды времени. Надо было прямо тогда и сказать, что она врет. Но Полли по-прежнему скрывает от нас что-то еще и, если решит, что все взрослые ополчились против нее, вряд ли вообще станет откровенничать. Вот о чем я себе напоминаю, оправдывая собственное молчание. Но Полли не хочет открываться, и я все больше чувствую себя не в своей тарелке.

– Солнышко, тебя что-то беспокоит? Кроме Альберта. – Папа внимательно смотрит на меня. – Уверен, он поймет, ты же все объяснила. Бет? В чем дело?

Я никогда не скрывала проблем от папы. Ему всегда удавалось как-то меня подбодрить, напомнить, что человеку свойственно ошибаться, даже когда я ошибалась больше, чем обычный человек. Вот бы просто рассказать о своих страхах вслух, за чашкой чая.

А потом я вспоминаю сестру. Ее уверенность, что я смогу позаботиться о ее детях, несмотря на сомнения остальных. Если я сейчас все вывалю, то признаю поражение, а если я признаю поражение, то подведу Эмми с Дугом. И качаю головой:

– Все нормально, пап. Я просто устала.

Глава двадцать пятая

Мы все просыпаемся позже обычного. Занавески я задернула кое-как, и первое, о чем думаю, открыв глаза, – это какой же пыльный в гостиной свет. Потом вспоминаю об Альберте с желтой розой и в галстуке-бабочке, почти час прождавшем свою даму, которая так и не пришла. Тянусь за диванной подушкой, которую вместе с остальными скинула на пол, и кладу ее себе на голову. Тед ворочается наверху – это, похоже, меня и разбудило. Он порой разговаривает сам с собой, пока лежит в кроватке.

– Тед, все хорошо? – кричу ему я.

– Уже утро? Можно мне шоколадные колечки?

Сегодня среда. Мама говорит, Эмми разрешала Теду что-то шоколадное вроде готового завтрака или ореховой пасты на тосте только по выходным. Но ни мамы, ни Эмми рядом нет, так ведь?

– Да и да! – отвечаю я. – Сейчас приготовлю.

Схватив с сушилки один из многочисленных свитеров, натягиваю его поверх пижамы и шлепаю на кухню. Полли даже не слышно.

– Полли, пора вставать! – зову я.

– Я никуда не иду, – доносится приглушенный ответ.

– У тебя двадцать минут до автобуса. Хочешь тост?

– Я не поеду, – повторяет она.

Великолепно. Обычно по средам Тед не идет в садик, и мы проводим день дома, иногда выбираясь в местный магазинчик, когда еда совсем заканчивается, или в парк, если Тед просит отвести его на качели. Но после вчерашнего случая в садике я хотела заняться с ним кое-чем другим.

Тед выходит взъерошенный со своим Мистером Хоботовски под мышкой. Я крепко его обнимаю – это мой способ сказать, как мне жаль, что он расстроился вчера в садике, когда все дети рисовали родителей. Прямо за ним появляется Полли в халате и тоже садится за стол.

– Тетя Бет, я сегодня не пойду в школу. – Глаза у нее красные.

– Хочешь поговорить?

– Нет. Просто никуда не пойду.

Я уже собираюсь продолжить расспросы, как мне приходит в голову идея.

– Ладно, – киваю я, ставя перед Тедом завтрак.

– Ладно? – вытаращивается на меня Полли.

– Так я и сказала. Хочешь чаю? – указываю на чайник я.

– Эм, да.

– Можешь остаться сегодня дома – я позвоню в школу и скажу, что ты заболела, или что тебе сейчас слишком тяжело, или придумаю что захочешь, но при одном условии.

– При каком? – прищуривается Полли.

– Ты поможешь нам с Тедом.

Тед поднимает голову от своих колечек:

– Будем лепить из пластилина?

– Нет, но будет весело. Ну, вроде того. Надеюсь. Мне кажется, это то, что мы в любом случае должны сделать вместе, втроем.

– Это надолго? – уточняет Полли.

– Не думаю.

Честный ответ – понятия не имею. Нас может ждать полная катастрофа, но теперь, разрешив ей остаться дома, условия диктую я, так что хотя бы начнем день мы лучше, чем закончили вчерашний. Стоит мне подумать об Альберте – и грудь пронзает острой болью. В голове так и крутятся его слова, что он хочет вернуть все, как было раньше. Как же сильно он вчера расстроился.

Когда мы заканчиваем завтрак, я поднимаюсь наверх переодеться и взять какие-нибудь вещи Теду. Замираю перед дверью в комнату Эмми и Дуга. Я старалась не заходить туда без крайней необходимости, но пару недель назад я спрятала у Эмми в шкафу сумку, которая мне сейчас и нужна. Быстро прохожу к шкафу, изо всех сил стараясь смотреть только на него, чтобы не видеть их кровати, оставшейся точно такой же, как утром пятнадцатого марта, или фотографий на прикроватной тумбочке Дуга, или безделушек, аккуратно расставленных на туалетном столике Эмми рядом с флаконом духов Кельвина Кляйна – этим парфюмом она пользуется уже больше двух десятилетий. Всего пара секунд – и я уже снаружи, закрываю за собой дверь и несу сумку вниз, а потом осторожно выкладываю содержимое на обеденный стол. Полли смотрит на