Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— Ничего подобного, — решительно возразил Кавами, — Сафар все-таки женится на дочке старосты, а сам староста — на тетке Сафара. А старшую дочь — ну, помнишь, старая дева — староста выдаст за Садек-заде. Так что один Хаджи Садек останется ни с чем. Но они, наверное, еще одну героиню придумают — так всегда делается, — на ней-то он и женится, и в конце концов все, как обычно, устроится к общему удовольствию. Вчера у нас зашла об этом речь, и все со мной согласились.

Матин и Кавами продолжали с жаром обсуждать перипетии сюжета.

Сина фильма не видел, слушать ему было скучно. Он вдруг почувствовал себя одиноко, ему захотелось уйти. Он подумал, что лучше сходить в туалет — бесконечные чаепития давали себя знать. Чтобы убить время и хоть чем-нибудь заняться, сотрудники чуть ли не силой заставляли себя пить чай по нескольку раз на день.

Сина вышел; Кавами, кивнув ему вслед, покрутил у виска пальцем и заметил:

— Он немного с приветом, да?

— Да нет, — ответил Матин, — просто замкнутый.

Когда Сина вернулся, Кавами в комнате уже не было.

До обеда все шло как обычно. К ним то и дело заходили сослуживцы. Они в свою очередь заглядывали в соседние кабинеты. Посыльный ходил из кабинета в кабинет, разнося чай и бумаги. Сина со смутным беспокойством ждал, когда же кончится этот бесконечный рабочий день и он вырвется из ненавистной комнаты. Правда, он не представлял себе, куда пойдет, что будет искать. Но ясно понимал одно: нынешняя его жизнь — не такая, как нужно, такой жизни он не хотел, не хочет. Он со страхом сознавал, что в этом сером, куцем, никчемном существовании теряет себя.

В полдень дождь прекратился. Наступил обеденный перерыв, рабочий день перевалил за половину. Служащие на час покидали свои кабинеты, спускались вниз, в столовую, усаживались за длинные столы. В их ежедневной рутине обеденный перерыв был долгожданным событием.

Матин вышел из кабинета пораньше, чтобы Нахид. Когда Сина спустился в столовую, они уже сидели за столом. Сина поздоровался с Нахид и присоединился к ним. Нахид говорила мужу:

— Ты знаешь, во сколько Бадри это обошлось? Она лежала в больнице в Кермане. С нее взяли две тысячи восемьсот туманов. Это не считая всяких дополнительных расходов. А она, между прочим, работает там анестезиологом. Так что за наркоз и тому подобное ей платить не пришлось. А ты помнишь, что нам устроили, когда я рожала Марьям? Стыдно вспомнить.

Нахид получала меньше мужа, денег им вечно не хватало, они часто брали в долг. Матин каждое первое число занимал у Сины деньги, а в конце месяца возвращал.

Кто-то из сидевших напротив, улыбаясь, сказал:

— Нахид-ханум, что это вы там вдалбливаете бедняге Матину?

— Ничего, — нахмурилась Нахид, но через минуту снова спокойно продолжала: — Мои-то роды обошлись в четыреста туманов… Они назвали девочку Шила. Сфотографировали, когда ей был один день, представляешь? Брат отвез пленку в Тегеран, решили, пусть уж все сделают как следует. В Кермане еще не известно, как цветную проявят. А там уж — наверняка. Брат заходил к нам вчера, показывал фотографии, прелесть! Жаль, тебя не было. — Потом прибавила, будто припомнив что-то: — Вечно тебя дома не бывает. — В голосе ее послышалось раздражение.

Сина спросил:

— Нахид-ханум, это у них первый ребенок?

— Второй. — Не прекращая говорить, она принялась за еду. — Ты только подумай, ребенка в первый же день сфотографировали. Господи, я всегда так хотела, чтобы и мы снимали нашу Марьям каждый месяц, карточки хранили в альбоме, а когда девочка подрастет, показали бы ей. Ах, да что говорить без толку, от тебя разве дождешься? — Ока вздохнула и посмотрела на Матина. Он был всецело поглощен едой и жену не слушал. Нахид толкнула его в бок. — Да очнись ты, я ж с тобой разговариваю.

От толчка Матин слегка качнулся, и из ложки, которую он нес ко рту, просыпался рис. Матин укоризненно покачал головой.

Нахид обиженно замолчала. В столовой было шумно. Гам голосов, звяканье посуды сливались в мерный гул.

— Давай после обеда немного прогуляемся, — предложил Матин жене. Он заметил наконец, что она злится, и теперь старался загладить свою вину.

— Нет, — хмурясь ответила Нахид.

— Почему?

— Я не могу.

— Но почему?

— Мне некогда! — Она повысила голос. На них стали оборачиваться. Матин натянуто улыбался. Кончив есть, Нахид встала из-за стола и ушла, не говоря ни слова.

— Пойдем пройдемся, время у нас есть, — предложил Матин.

На улице было пусто и тихо. У тротуара стояли машины. Тучи понемногу рассеивались. Сквозь них пробивался неяркий солнечный свет. Тени от деревьев постепенно становились отчетливей.

Сина спросил:

— А кто такая Бадри?

— Сестра Нахид.

— Ты был влюблен в Нахид?

Матин задумался, как будто пытаясь что-то припомнить.

— Может быть, не знаю, — сказал он наконец.

Сина снова заговорил:

— А все-таки признайся, историю с кузиной ты выдумал от начала до конца.

— Заладил: «выдумал, разыгрываешь»! Говорю тебе, чистая правда. — Матин устало махнул рукой.

Сина ничего не ответил, опустил голову и смотрел под ноги. Асфальт постепенно высыхал. Улица после дождя казалась ослепительно чистой. «Значит, на свете существует человек, который меня любит», — вдруг подумал Сина.

Возвращаясь на работу, они больше не разговаривали. Сина сел за стол и тут же понял, что больше ни минуты не может здесь находиться. Но что поделаешь, до конца рабочего дня было далеко. Прошло еще пятнадцать минут. Нет, какая нелепость сидеть здесь, бесцельно теряя время, не ударяя палец о палец. Сина поднялся, взял зонт.

— Я пойду.

— Куда? — спросил Матин.

— Не знаю.

Сина вышел из комнаты.

Начальнику он сказал, что ему необходимо уйти.

— А что случилось? — удивленно спросил шеф.

Сина был возбужден, испытывал странное ощущение, как будто все это происходит не с ним, как будто за него действует и говорит кто-то другой.

— У меня болит голова, — подавляя раздражение, сказал он первое, что пришло на ум. А готова и в самом дело болела. Шеф нахмурился, но молча кивнул.

Сина вышел на улицу, взял такси, назвал площадь на окраине. На площади было шумно, многолюдно. Все вокруг куда-то торопились. Сина вылез из такси и сел в автобус. Вскоре город остался позади. Сначала по обеим сторонам дороги мелькали небольшие лавки, неказистые, уродливые дома. Дальше пошли незаконченные постройки — нагромождение железа, кирпича, цемента. Видны были и комнаты с низкими потолками, тонкими стенами — казалось, это временные жилища, которые вот-вот снесут и на их месте построят новые дома.