Не сдавайся! - Сара Тернер
– Боже мой…
Не знаю, кого мне больше жаль в этой ситуации: Полли или Дуга.
– Он так спокойно отреагировал, заставил меня рассказать маме, и мы вместе все обсудили. Мама очень расстроилась из-за фотографии, но они сказали, что все будет хорошо.
Когда Полли говорит о родителях, на ее лице написано такое страдание, что у меня встает ком в горле. Ей явно очень больно из-за той фотографии.
– Полли, подростками мы все делаем глупости. Ты не должна чувствовать себя виноватой.
– Это не из-за фото, – качает головой она. А когда поворачивается ко мне с полными боли глазами, щеки у нее мокрые. – Из-за аварии. Тетя Бет, это я виновата.
– Нет, не виновата. Как это может быть?
– Папа очень переживал, что та женщина разошлет фото. Он все говорил, что то, что попадает в интернет, остается там навсегда. Ему совсем не нравилась идея платить шантажисту, но они с мамой решили, что так будет лучше всего. Надо было просто дать ей разослать то фото всем друзьям, и все. Теперь мне наплевать, хоть целый мир увидит меня голой.
Я вспоминаю тот разговор в раздевалке, после первого соревнования Полли, когда она неадекватно себя вела. Полли теребит шнурки своих кроссовок и продолжает:
– Вот куда они поехали в ту пятницу. На встречу с ней. Вот почему это моя вина.
Мозг пытается осознать услышанное. Я оборачиваюсь проверить, как там Тед, – он тем временем вертится вокруг женщины с сэндвичем в руках. Похоже, до меня наконец дошел смысл слов Полли, но это настолько невероятно, что Эмми с Дугом поехали бы лично разбираться с шантажисткой и платить ей сто фунтов…
– А они сказали тебе, что едут именно к ней?
– Нет, сказали, как и всем вам, что едут на встречу в банк, но…
Она достает телефон, ищет в нем что-то и показывает мне. Там сообщение от Эмми:
«Солнышко, не волнуйся из-за фотографии. Мы все уладим, так что можешь забыть об этом. По дороге захватим сладости и попкорн на потом. Люблю тебя! Целую, мама».
Я проверяю время отправки сообщения – за полчаса до аварии. Думаю о своей сестре и Дуге, которые отправились защищать Полли.
– Это все равно чудовищная случайность, Пол.
– Но если бы не я, папа бы не умер! Сначала я думала, вдруг не так все поняла. Как же я хотела ошибаться! Но потом нашла то письмо о встрече в банке, и дата там стояла другая.
– И ты его спрятала…
– Я запаниковала. Бабушка все пилила и пилила дедушку, чтобы он собрал все документы в одну папку, и я быстро запихнула письмо в ящик, которым никто никогда не пользовался. Собиралась потом вытащить, но он застрял. А потом ты принесла ту чертову лопаточку.
– Но почему ты сразу мне обо всем не рассказала?
– Не могла. Узнав, что ради меня они соврали о том, куда едут, я не могла дышать. Все время об этом думала, но не хотела произносить вслух, потому что тогда это стало бы правдой. Хотя я и так знаю, что это правда. Я просто хотела, чтобы этого не было…
Теперь я лучше понимаю ту Полли, с которой жила и за которую беспокоилась все эти полгода. Ее злость, вызывающее поведение в школе, ее отвращение, когда кто-то говорил, что отец ею гордился. Она так мучила себя, винила за то, что случилось с ее родителями, – хотя какая тут может быть вина, – что даже не могла погоревать. До сегодняшнего утра, до баночки с воспоминаниями.
– Полли, послушай меня, – начинаю я, положив руку ей на ногу. – Эта авария, куда бы ни направлялись твои родители, – не твоя вина.
– Если бы только они не поехали… Я бы сделала что угодно, только бы они тогда остались. Я так по ним скучаю…
– Я знаю. И никакие слова не помогут смириться с потерей отца. Но твоя мама еще здесь. И, хотя ей пришлось нелегко, она справилась и дальше справится, мы должны верить. Сейчас мы в одной команде, пусть ты и вытянула короткую соломинку, получив в напарники свою безнадежную тетушку.
Полли улыбается, и будто солнышко выглядывает из-за туч.
– И ничего ты не безнадежна.
Я поднимаю бровь:
– Немного безнадежна. Но обещаю работать над собой и развивать навыки, к примеру, в плане покупок и стирки, если ты пообещаешь не переживать все это в одиночку.
Она кивает.
– Прости, что я так себя вела. Мне правда очень жаль. – Она оглядывается. – Тетя Бет, а где Тед?
Я резко оборачиваюсь в ту сторону, где играл Тед.
– Донимает даму с сэндвичем. – Я вдруг понимаю, осматривая пляж в поисках красного пятнышка его футболки, что там, где он стоял, уже никого нет. – О господи, он же был там! Всего минуту назад!
А точно ли минуту назад? Я задумалась, отвлеклась на разговор с Полли. Неужели прошло больше времени, чем мне показалось? Сейчас уже время обеда, и на пляже стало более людно, чем когда мы приехали. Вокруг нас все местные, выбравшиеся из своих магазинчиков или офисов, и золотистые кудряшки Теда нигде не видать. Но он же не мог убежать далеко. В груди поднимается неконтролируемая волна паники, и ее не успокоишь никакими «вдохами на 4, выдохами на 8».
Полли начинает звать брата, пробираясь между вышедшими на обед людьми в ту сторону, где мы видели его в последний раз. Я не двигаюсь с места, лихорадочно оглядываясь по сторонам, молясь, чтобы он оказался рядом, – пусть окажется, что я просто пока не вижу его. Но сама не очень в это верю: вокруг не настолько много людей, он не мог просто спрятаться за кем-то. А что, если его кто-то забрал? Сколько таких жутких историй, когда все произошло всего за нескольких секунд. Через сколько времени нужно поднимать тревогу, что ребенка похитили? А вдруг он утонул? Я почти уверена, что к морю он не ходил, потому что все время был у нас за спиной, на пляже, и пройди он мимо нас – я бы заметила. Или нет? Что, если я его проглядела? Он же хотел походить по воде – вдруг он взял и поплыл? Он бы успел пробежать мимо? Вряд ли, но возможность есть.
Полли расспрашивает людей,
