Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер
Разбудите Аркашу посреди ночи и спросите, например, какое расстояние от Земли до Солнца. Он отчеканит не просыпаясь: сто сорок девять миллионов километров. Чуть ли не каждый вечер он выходит на балкон с театральным биноклем в руках. Зачем бинокль? Он смотрит на небо «вооруженным глазом» и ждет встречи с инопланетянами.
Аркаша никогда не спутает плезиозавра с птеродактилем, хотя эти страшные ящеры жили много миллионов лет назад и давно повымирали. Плезиозавр — обитатель моря, а птеродактиль — воздушного океана. Аркаша знает, что таксидермист не имеет никакого отношения к такси: это человек, набивающий чучела. Одним словом, он знает массу интересных вещей и очень любит листать энциклопедический словарь, который папа купил для себя. Между нами говоря, Аркаше даже известно, откуда берутся дети. И все-таки, несмотря на свои глубокие познания, он не желает ни сестрички, пи братика, а хочет быть у родителей единственным сыном — и старшим, и младшим.
— Эгоистом растет, — сказал однажды папа.
Как раз это слово Аркаша не совсем понял. Но на всякий случай сказал:
— Раз так, купите мне собаку.
Иметь собственную собаку — его заветная мечта. Причем ему не нужна большая. Он был бы рад совсем маленькому песику, карликовому пуделю, точно такому, как у его второго друга, Сашки. Но где там! Папа и слышать не хочет.
— Конечно, — сердится он, — с собакой ты возился бы день и ночь, а с маленькой сестричкой или братиком…
Мама как раз ничего против собаки не имеет, но собака, говорит она, все-таки не может заменить второго ребенка.
— Ты бы играл с малышом, рассказывал бы ему все, что знаешь. Старший брат — шутка ли? И вообще, не вечно же вы будете маленькими.
Аркаша молчит. Он свое слово сказал. Он хочет собаку. Но вскоре Аркаша понял, что к его слову мама меньше всего прислушивается. Вернее, сперва он только кое-что заметил, а уж потом все сообразил. А заметил Аркаша, что мамин домашний халат почему-то перестал сходиться у нее на животе. Любопытно, да? Аркаша тогда так посмотрел на маму, что ей стало не по себе.
— Да, — тихо сказала она, — такие дела…
С минуту она молчала, покручивая незастегивающуюся пуговицу. Потом подошла к сыну, обняла его и сказала:
— Вдвоем вам будет хорошо и весело.
Тут Аркаша уткнулся лицом в мамин живот и разревелся. Он почувствовал, как что-то самое нежное и дорогое, что прежде принадлежало только ему, теперь раскалывается на две части, и вторая часть, бо́льшая (так ему казалось), уплывает навечно к кому-то, кого он еще в глаза не видел и для кого он, Аркаша, будет старшим братом.
— Я зна… знаю… — давился Аркаша слезами и словами. — Теперь ты меня уже… уже меньше будешь лю… любить…
— Глупенький! — Мама прижала его к себе. — Ты у меня большой маленький дурачок. Мама — для всех детей мама. Она не может одного любить больше, а другого меньше…
Аркаша еще несколько раз всхлипнул и, размазывая кулаком слезы, поднял голову.
— Тогда я хочу братика.
Мама пожала плечами.
— Конечно, хорошо бы, но…
Аркашу ее «но» уже мало интересовало. На минуту он задумался, словно хотел и не смел что-то спросить, помолчал, а потом все-таки решился:
— Ну, а папа хотя бы знает, что у нас скоро будет ребенок?
Доброе утро!
Рассказ
Соседи долго не видели старика: он отлеживался в больнице. И вот он снова на ногах. Ходит. Гуляет. Опирается правой рукой на палочку, идет медленно, короткими шажками, еле переставляя опухшие ноги. Тяжелые ступни его шаркают по асфальту, и кажется, что вся дорога устлана шуршащими листьями…
Соседи торопятся. Один спешит на работу, другой должен сначала отвезти ребенка в детский сад. Озабоченный папа держит мальчика за руку, а тот, еще заспанный, тащится за ним, как игрушечная машина на буксире. Бежит первоклассник — видно, опаздывает в школу. На бегу подпрыгивает и поправляет лямки съехавшего ранца. Домашние хозяйки возвращаются с рынка, руки им оттягивают тяжелые сумки. Всем некогда, все спешат — начался новый день.
А старик идет своей дорогой — от одного угла дома до другого, туда и обратно. Идет и сам радуется тому, что идет сам. Он снова на ногах. С каким-то детским восторгом, с особым теплом, родившимся в его старом болящем сердце, он кланяется соседям и произносит простые будничные слова:
— Доброе утро!
Нолик улыбчивый
Рассказ
Его полное имя, как легко догадаться, Арнольд. Но все знакомые зовут его просто, по-свойски — Нолик. Его часто можно видеть у органного зала: черный беретик набекрень, репортерская сумка на плече, в руках — фотоаппарат. Всегда, в любую минуту он готов навести на вас объектив. Щелк — и приходите, пожалуйста, через два дня за вашими снимочками.
Пятачок у органного зала — обычное рабочее место Нолика. Сам он любит пошутить: когда-то были холодные сапожники, а я, выходит, холодный фотограф.
Свою трудовую деятельность Нолик начал много лет назад в документальной мастерской. Звучит внушительно, а по существу все просто: там делают снимки на паспорта, удостоверения, комсомольские билеты, пропуска, личные дела и пр. Но мой герой чувствовал себя не в своей тарелке. «Сидите ровно… смотрите сюда… не шевелитесь!» — нет, это не для него. Вот если бы можно было иначе: «Ходите! Бегайте! Летайте!» Человек даже не должен знать, что именно в этот момент Нолик взял его на прицел. Все должно быть, естественно, как сама жизнь.
Товарищи по работе считают его чудаком.
— Нолик, ты бы мог снять муху на лету? — начнет один.
— Если бы она улыбалась, Нолик сделал бы ей портрет! — подхватит второй.
— У него улыбаются даже львы на ступенях органного зала! — подтвердит третий.
Надо сказать, в этих шутках — немалая доля правды. Кого бы Нолик ни фотографировал, все у него как нарочно выходят с улыбкой. Из-за нее-то, из-за улыбки, у Нолика все неприятности. Представьте себе: собрались вы куда-нибудь в Африку, а на паспорте у вас — рот до ушей. Что могут подумать африканцы? Или вот снимают передового токаря для Доски почета, а он лыбится на портрете, как голливудская звезда… Несолидно как-то!
Начальство решило научить Нолика уму-разуму и перебросило его на кладбище: там зубы не скалят. Но после первых же похорон с участием Нолика хлынули жалобы: у него улыбались не только родные
