Глаза Моны - Тома Шлессер

– Хорошо, Мона, работа более чем удовлетворительная. Не хватает только информации о происхождении слова. Но было бы несправедливо спрашивать о нем, поскольку вы не знаете древних языков.

– Это слово пришло из древнегреческого языка, месье.

– Верно! Вам, вероятно, помогали подготовиться родители.

– Мне помогла бабушка.

* * *

Анри знал: ему осталось сводить Мону в музей еще три раза. В году пятьдесят две недели, и они скоро закончатся. Чем ближе был этот срок, тем чаще Анри задумывался, останется ли после этого в его жизни смысл. Сердце его сжималось при мысли о том, как ему будет одиноко. И тогда в его памяти ожило прошлое – то, что было несколько десятков лет тому назад. Ему вспомнилась Колетта. Вспомнилось, как они вдвоем бродили вдоль моря, нашли ракушки, которые произвели в талисманы, как поклялись друг другу в вечной, нерушимой любви, поклялись всегда быть вместе. Он спросил, хочет ли она быть счастливой в жизни, а она улыбнулась и ответила: “Нет. Я хочу быть безумно счастливой”. Уже тогда, в ранней молодости, Колетта начала бороться за право на достойную смерть, и в тот день взяла с Анри слово, что, когда они состарятся, ни один не станет противиться желанию другого уйти из жизни по своей воле, если оно возникнет. Молодые, отважные, бодрые и красивые, полные страстных и высоких чувств, Колетта и Анри дали друг другу такое обещание. И сдержали его.

Так получилось, что в ту среду не столько Мона, сколько он сам нуждался в утешении, какое может дать искусство. С тяжелым сердцем вел он Мону в зал, где помещалась каменная инсталляция Марины Абра́мович.

Не белых стенах зала расположены три медных плиты толщиной сантиметров в двадцать, две из них (слева и в центре) – вертикально, третья – горизонтально. Длина каждой – два с половиной метра, ширина – пятьдесят два сантиметра. Холодные, массивные, они создают впечатление абсолютной чистоты, серые и зеленые блики играют на их поверхности. Благодаря некой инструкции, составляющей часть инсталляции, посетитель узнает, что на первую, правую плиту, которая называется “Белый дракон – стоящий”, надо встать и смотреть в пол. К ней крепятся две кварцевые детали: ступенька для ног и жесткая планка, определяющая наклон головы. Центральная плита называется “Красный дракон – сидящий”, здесь надо устроиться на ступеньке-сиденье, глядя прямо перед собой. А на третьей, под названием “Зеленый дракон – лежащий”, снабженной подголовником и опорой для ног, следует лежать и смотреть вверх.

Мона быстро усвоила основной принцип инсталляции и принялась исполнять инструкцию, переходя от одной плиты к другой. Это заняло минут шесть. Но у нее вдруг возникло чувство, что, хотя в инструкции это не сказано, инсталляция предназначена не только для глаз, но и для тактильного восприятия, для телесного контакта. Чтобы проверить это чувство, она проделала нечто удивительное: повторила все действия с закрытыми глазами. Начала с первого элемента: поднялась на ступеньку, прижалась спиной к плите, вслушиваясь, как проникает в нее энергия материи, и простояла так восемнадцать минут. Потом, не открывая глаз, ощупью добралась за полторы минуты до второй, центральной плиты, села на сиденье и просидела те же восемнадцать минут. Наконец, ровно столько же неподвижно пролежала на третьей плите, впитывая жизненную силу и из нее. По окончании этого долгого медленного ритуала она открыла глаза, подняла голову и тут же увидела рядом с собой перечеркнутое шрамом и почему-то постаревшее лицо деда. Он молча улыбался. Казалось, собирался убаюкать ее каким-то рассказом. Но вместо этого заговорила она:

– С ума сойти, Диди, сколько всего можно почувствовать. Понимаешь, мне всегда хотелось потрогать скульптуры – и Микеланджело, и Камиллы Клодель. И только один раз я осмелилась прикоснуться пальцем к картине Гейнсборо, ну да, и еще вот в бочку Луизы Буржуа забралась. Но оба раза чувствовала себя вне закона. (“Забавное выражение”, – отметил про себя Анри.) А в этот раз фантастическое, непередаваемое ощущение: можно совершенно законно прильнуть к художественному произведению, без того чтобы тебя отругал смотритель.

– Скажи, Мона, почему тебе захотелось так сделать?

– Потому что я поняла: художник говорит со всем твоим телом. А здесь вообще осязание важнее зрения. И я очень рада, что есть художники, которые хотят действовать на все тело.

– Которые обращаются не только к зрению, но и к другим чувствам. Это напомнило мне слова Сент-Экзюпери: “По-настоящему можно видеть только сердцем. Суть вещей незрима для глаз”. Но продолжай.

– Я хочу сказать, когда идешь в музей, заранее знаешь, что нужно будет смотреть и обычно подолгу. И мне это ужасно нравится. Но тут сама инсталляция как будто позвала меня, чтобы я что-нибудь сделала со своим телом. Что-то очень простое! Достаточно встать, сесть и лечь.

– Ты рассказываешь об этой инсталляции лучше, чем мог бы я. Давай дальше!

– Ну вот, я говорила, что все просто, как бывает в жизни каждый день. Но… как бы это сказать?.. вдруг понимаешь суть этой простоты, и это потрясающе, потому что ты ее воспринимаешь всем телом: руками, ногами, головой.

– Ты для этого закрыла глаза?

– Ну да!

Мона пожала плечами, словно извиняясь: такая уж она есть. Она боялась, что Анри не понравятся ее эксперименты с закрытыми глазами. Но он понял: ей это понадобилось, чтобы справиться с бедой, притаившейся в темноте. И, как ни удивительно, это сработало. Работа Марины Абрамович доказала ей, что во тьме таятся бездны бытия, где что-то происходит, и что жизнь возможна не только при свете дня. Иначе говоря, она исследовала темноту, погрузилась в нее и не утонула и теперь меньше боится, что ее захватит мрак. Немножко меньше.

– Марина Абрамович жива и считается одним из крупнейших художников XX века. Она родилась в Белграде, в Югославии, а прославилась на весь мир в 1990-е годы. Именно ей мы во многом обязаны развитием новой изобразительной формы – перформанса. Она так или иначе уже существовала в XX веке, но полного расцвета достигла в творчестве Марины Абрамович.

– Да-да, Диди, мы как-то говорили об этом! Когда разглядывали ванную комнату в витрине.

Мона вспомнила о разговоре перед витриной универсального магазина “Базар де л’Отель де Виль”. И правда, Анри тогда объяснил ей, что такое перформанс: художественное произведение, которое заключается не в создании чего-то вещественного, а в однократном действии. В качестве примера он упомянул представление, во время которого мужчина и женщина орали