Глаза Моны - Тома Шлессер
– Это смахивает на театр, – сказала Мона.
– Пожалуй. Но театральное действие происходит на сцене, а перформанс можно устроить где угодно, и никто не знает, чем он закончится, но главное, в перформансе может участвовать публика. Например, в 1974 году Марина Абрамович пассивно, как кукла, стояла в галерее рядом со столом, на котором были разложены семьдесят два разных предмета: цветы, фотографии, ножи и даже заряженный револьвер. Зрители могли делать с ней, что хотели, а она просто терпела. До тех пор, пока кто-то не вложил ей в руку револьвер, повернув его дулом к ее телу и поставив ее палец на спусковой крючок.
– Но это жестоко!
– И опасно. Галерист решил, что дело зашло слишком далеко, и положил конец перформансу. Это был один из самых грандиозных проектов подобного рода. Их цель – заставить и художника, и публику выйти за пределы собственных тел, покинуть зону комфорта и пережить экстремальный опыт. Иногда такие эксперименты бывают скучными, иногда рискованными, иногда успокаивают, иногда возвращают к жизни, а иногда совмещают в себе много разного. Ты уже поняла, что Марина Абрамович стремится дать встряску всему телу. Своему, разумеется. Однако, вызывая тем, что она делает и демонстрирует, сочувствие других людей или побуждая их проявлять активность в заданных ею же условиях, она стремится также достучаться и до их тела и разума, заставить их чисто физически ощутить ток мощных противоречивых эмоций: страха, любви, ненависти, жестокости, страдания, желания, радости…
– А что она хотела вызвать этой инсталляцией?
– Она создала ее после необыкновенного путешествия в Китай. И названия всех трех элементов связаны с драконами из китайских легенд.
– А что такого необыкновенного было в этом путешествии?
– Марина и Улай двинулись в путь с разных концов Великой Китайской стены, которая сама по себе ассоциируется в сознании китайцев с гигантским драконом. Улай шел с запада, Марина – с востока, оба прошли две тысячи километров до места встречи, а там обнялись. После чего решили расстаться. На этом закончилась их совместная жизнь. То есть обретение стало разлукой.
– Как это печально!
– Инсталляция, с которой ты общалась, должна позволить тебе, соприкоснувшись с энергией ее материалов, меди и кварца, испытать все то, что испытала сама художница, то есть сомнения и огромную боль, но также и обновление. Избавляясь от гнетущего нас бремени, мы возрождаемся к новой жизни, говорит нам Марина Абрамович, а гнетет нас иной раз то, что мы любим.
– Ты хочешь сказать, что разлука – это… это…
– …это и начало новой жизни, новый шанс, который важно не упустить. Слово “уход” ведь можно понимать двояко: это и конец, и начало чего-то. Таков сегодняшний урок.
– Но мы с тобой? Мы неразлучны, правда? Поклянись всем самым прекрасным на свете!
Анри улыбнулся и поцеловал внучку в лоб. Печаль не ушла, но пришло утешение.
51. Кристиан Болтански. Создай свой архив
– Мы с папой хотим тебе что-то сказать.
Мона знала: такое начало не предвещает ничего хорошего.
Поль, опустив голову и прислонившись к стене, стоял с сокрушенным видом. И странно – он старался не смотреть в глаза дочери.
– Это было трудное решение, милая, – заговорил он чуть слышно. – Но… В общем, я продаю лавку.
– Папа подписал очень выгодный договор на свое изобретение, – подхватила Камилла, чтобы избежать тягостной паузы. – Нашлось много людей, которые поверили в него и помогут в этом деле. Заниматься им и одновременно держать лавку он не сможет.
Сама по себе новость была превосходная. Но Мону словно ударили наотмашь – отцовская лавка занимала важное место в ее жизни, она любила там уединяться и думать, мечтать. Космос, почуяв, что хозяйка вот-вот расплачется, заскулил и завилял хвостом. Чем Мона могла его утешить? Только взять на руки и крепко прижать к себе как последнего остающегося у нее на свете друга. Потом она посмотрела на родителей:
– А можно сейчас пойти туда, папа?
– Куда?
– В подвал.
Мона хорошо понимала, как будет происходить продажа, и представляла себе все этапы: сначала надо освободить помещение, затем показывать его покупателям, и наконец там водворится новый владелец. Все это произойдет очень скоро, и от прошлого останутся одни воспоминания. Но это еще не самое страшное. Хуже всего то, что придется убирать все из подвала, того самого темного подвала, которого она так долго боялась и который потом превратился в святыню, где хранится память о Колетте.
Мона повела родителей в подсобку, открыла люк и спустилась в подвал, будто нырнула в катакомбы. Космос звонко залаял.
– А куда вы денете вот это все? Все эти папки с бабушкиными фотографиями и бумагами? Что вы с ними сделаете? Если выбросите, я вас возненавижу!
– Хватит, Мона! – твердо сказала Камилла. – Как ты могла подумать, что я выкину вещи, которые хранят память о бабушке?
– Но куда ты их положишь? Их там целая куча! Если выкинешь, я буду тебя ненавидеть, так и знай!
– Послушай, Мона, – спокойным голосом вмешался Поль, – не стану врать, мы пока не знаем, что делать с этими старыми бумагами, но…
– Перестань называть их старыми бумагами, папа! Это сокровища. Для меня это сокровища!
Все трое замолчали. Мона успокоилась и приникла к плечу Поля. На самом деле она страшно гордилась, что у нее такой отец. В свои одиннадцать лет она уже понимала, какой огромный путь он, как и она сама, прошел за этот год. И вдруг ее осенило, она встрепенулась, повеселела и объявила:
– Мама, папа, у меня идея!
* * *
Это был предпоследний поход Моны с дедом в музей. Анри все труднее было скрывать, что его гнетет тоска. Сердце его то колотилось во всю мочь, то затихало, так что Анри казалось, что оно совсем не бьется. На площади перед Бобуром трубач, раздувая щеки, исполнял “Аранхуэсский концерт” Хоакина Родриго. Мона взяла руку Анри и поднесла к своему лицу. Рука приятно пахла одеколоном. Труба выпевала мелодию. Мона посмотрела в глаза деда с умоляющим и в то же время лукавым видом:
– Диди, у тебя такая хорошая квартира, в ней столько места, а у нас очень тесно. Папа с мамой, ты знаешь, продают лавку, и надо куда-то сложить все коробки и папки. Пожалуйста, Диди, возьми их к себе! И напиши книгу о бабушке. О ней, о ее жизни, о вас двоих.
Эта просьба
