Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

— Будь они прокляты.

— Чем больше их проклинаем, тем быстрее они плодятся.

— Что-то глаза у тебя опухли, от бессонницы, что ли? Почему ты тут сидишь?

— Завтра казнь.

— Большевика?

— Хуже. Расстреливаем поручика Тачата.

— В чем провинился?

— Похитил девицу, устраивал облавы, прикарманивал золото, сорвал важнейшую военную операцию, да мало ли в чем!..

— Свят, свят, свят, — перекрестился поп.

— От нашего правительства дождались только одного командира, да и тот оказался мародером. Ну как после этого не ругать этих клопов, эту насквозь прогнившую власть. Все наши несчастья исходят из того, что у нас нет нормального предводителя...

———

Тачата со связанными руками вывели из тюрьмы. Остерегаясь, Япон на всякий случай держался подальше. Вели Тачата два его бывших телохранителя. Оба своих слез не скрывали. Они были из числа карателей, которые устраивали облавы и обыски, но сейчас мало чем напоминали тех головорезов.

На площади был почти весь гарнизон. Солдаты стояли по ротам.

Приговоренного к смертной казни провели к центру площади, прямо к стене конюшни. Япон, верхом на коне, прогарцевал перед шеренгами, затем остановился и произнес речь:

— Солдаты, этот человек еще вчера был вашим командиром, а сегодня вы своими руками покараете его. Он обманул гарнизон, обманул вас и позволил большевистской заразе выползти из Мартироса и охватить весь уезд. Он побоялся вступить в схватку с кучкой смутьянов. Воин не имеет права быть трусом. Пощады трусам нет. Он, нагло покинув свой командирский пост, умыкнул девушку. Бесчестие не прощается ни солдату, ни офицеру... Расстреляйте его, нисколько об этом не жалея...

Солдаты, которые должны были привести приговор в исполнение, уже стояли, держа наготове винтовки. Они прицелились, но тут Тачат завопил, в страхе попятился.

— Огонь!

Залп заглушил его крик.

Шушан посмотрела в мрачное лицо Япона и опустила голову. Хотя своим спасением она и была обязана комиссару, но его хмурый взгляд не предвещал ничего доброго.

— Барышня, вы мне доставили уйму забот, — сказал Япон. — По сей день я вынужден изолировать вас по двум причинам. Во-первых, ваши показания нужны были в ходе следствия по делу поручика. Во-вторых... Ладно, это уже не столь важно. Надеюсь, с вами недурно обращались?

— Благодарю, ваше превосходительство, нас кормили.

— Этого не все арестанты удостаиваются. По некоторым обстоятельствам я вынужден держать вас пока под надзором.

Этого Шушан больше всего и боялась. В словах Япона проглянула безнадежность грядущих дней. Взывать к совести комиссара было бесполезно, но она все же попыталась уговорить его:

— Ваше превосходительство, я бесконечно признательна вам за все, что вы для меня сделали. Но ведь и у вас есть жена и дочь... Будьте милосердны...

«Господи, Магда... Сатеник...»

Родственные чувства заглушили в нем все прочие. В последнее время ему постоянно виделась Сатеник рядом с Овиком, за занятиями английским. Вероятно, это и было причиной того, что в глубине души он не испытывал никакой ненависти к Овику, хотя и знал, что от него пощады ждать бессмысленно, попадись он ему в руки, без промедления будет расстрелян.

— Да, — вздохнул Япон. — Вопрос, однако, упирается в интересы страны и народа. Я вынужден вас изолировать, барышня, как это ни прискорбно для меня.

Не дожидаясь ответа, он вышел.

Шушан окончательно почувствовала себя арестанткой, когда возле штабной двери к ней подошел уродливый, громадный человек и добрым голосом, никак не вяжущимся с его могучей фигурой, сказал:

— Я должен отвести вас в карцер, барышня.

Винтовку он держал, как посох, шел, не замечая вокруг ни лачуг, ни женщин и детей, провожающих их взглядом, ступая громадными шагами. Как ни старалась Шушан идти быстрее, догнать его было непросто.

— Сето, иди медленнее, — попросила девушка, — за тобой не угонишься.

Никогда доселе Сето не слышал своего имени, произнесенного таким нежным голосом. Он остановился.

— Ты знаешь меня?

— Конечно.

Лицо Сето расплылось в улыбке.

— Кто ты?

— Я Шушан, дочь инженера Бахши.

— А-а!.. Ты очень выросла, я не узнал тебя...

Арестантской служила заброшенная лачуга, в которой стояла одна поломанная тахта. Пол был земляным, кровля черная, задымленная. Маленькое окошко было забрано ржавой решеткой.

Узниками этого карцера были Манташ и Шушан, посаженные под арест по приказу Япона. Манташ был уверен, что уж девушку Япон выпустит наверняка, и заныло в тревоге сердце старого человека, когда Шушан препроводили обратно в арестантскую.

— Что тебе сказал комиссар? Когда он нас выпустит?

Сказано это было с такой душевной болью, что Шушан бросилась к нему, уткнулась в грудь и зарыдала:

— Дядя, родимый мой, не будет у нас больше свободы. Счастье отвернулось от нас. Мы снова арестанты.

Раздался лязг ключей. Это Сето запирал дверь. Взгляд Манташа скользнул по закоптелой кровле. Губы сжались.

— Какой произвол! Мы не заговорщики и не уголовники. Мы — мирные люди! Нигде в мире не найдешь справедливости...

Долго думал Манташ и, словно сделав открытие, шепотом сказал:

— Я освобожу тебя. Поверь мне, освобожу. У меня есть золото. Шесть лет тому назад я продал баранов. Решил куда-нибудь сбежать, на случай, если аскеры нападут. Вот оно. — Он пощупал под подкладкой оборванного пиджака круглые монеты. — Все отдам Сето, лишь бы выпустил тебя.

— Спасибо тебе, дядя. Не знаю, что бы со мной случилось, не будь тебя рядом.

— Радуйся, что мы вместе, дитя мое. О себе мне незачем думать. Я немало пожил, мир повидал, спасибо и на том.

Манташ подошел к зарешеченному окошку и посмотрел в него. Сето, обняв винтовку, привалился к стене лачуги, и взгляд его был отрешенным. Манташ решил заговорить с ним.

— Господин... — как можно ласковее позвал Манташ. — Эй, господин!

У Сето вскинулись брови, он подошел к окну.

— Это ты меня называешь господином?

— Раз ты солдат, стало быть, для меня господин.

Сето посерьезнел.

— Ах, любезный мой, ну какой из меня солдат? Батрачил я на Сого за кусок хлеба, перебивался кое-как. А тут и вышел приказ о мобилизации, солдат, мол, не хватает. Пришли люди, сунули мне в руки винтовку. Ну какой из меня солдат? Теперь то Сого зовет меня отрабатывать тот кусок хлеба, то солдатскую службу несу. Какой из меня солдат? Зовут меня Сето, Сето.

— Сето, ты хороший человек, — подлещивался Манташ. — Хочу поделиться с тобой одной тайной.

— А это не опасно?

— Нет.

— Не положено батраку знать чужие тайны.

—