Уайт-Ривер в огне - Джон Вердон
Теперь, когда мрачный дом на Поултер-стрит, 38, с высокой долей уверенности обозначился как второй рубеж снайпера, сбор и защита улик стали приоритетом. Неудивительно, что Гарретт прибыл с подмогой. Сюрпризом оказался формат этой подмоги — невысокая полная женщина, представленная как Шелби Таунс, с головой, выбритой столь же гладко, как у Бобби Баскомба. Серебряные гвоздики мерцали в её губах, ноздрях и ушах. На ней была чёрная футболка с белой надписью «ГЕНДЕРБЕНДЕР» поперёк пышной груди.
Возможно, желая оправдать свой выбор, Торрес сказал Гурни, что Шелби долго работала под прикрытием, а её двойной диплом по криминалистике и химии делает её идеальным подспорьем для первичных осмотров мест преступлений на частичной занятости.
Гурни изложил ей и Гарретту планировку дома и то, что увидел в спальне наверху. Баскомб упомянул сообщение Глории Фенвик об автомобиле и слова Холлиса Виттера о мотоцикле. Торрес добавил, что странно было обнаружить в пыли на полу спальни следы ещё одного штатива для крепления винтовки — по‑видимому, такого же, как первый.
— Зачем выбрасывать первый штатив в реку, а винтовку оставить? — размышлял он вслух, ни к кому особо не обращаясь. — Если стрелок опасался, что его поймают с каким‑то оружием, то именно с винтовкой он бы и попался.
Торрес приказал Бобби Баскомбу и двум другим полицейским, прибывшим на место, опросить соседей в поисках свидетелей прибытия или отъезда автомобиля либо мотоцикла, а также любой информации об арендаторах. Затем он позвонил в штаб‑квартиру и попросил поднять городские, окружные и правоохранительные записи — о праве собственности, аренде, налогах, залогах, жалобах и обо всём прочем, что может иметь отношение к использованию объекта.
Тем временем Гаррет и Шелби надели одноразовые комбинезоны, бахилы, перчатки и шапочки, забрали из фургона специальные фонари, реактивы и принадлежности для обработки улик и направились в дом.
Торрес предложил, чтобы, пока техники заняты, они с Гурни ещё раз опросили двух ближайших соседей — вдруг вспомнилось что‑то кроме уже рассказанного Баскомбу. Гурни согласился, и Торрес вызвался поговорить с Глорией Фенвик в доме слева.
Гурни направился к дому справа. Он хотел побольше узнать об исчезнувшем мотоцикле и надеялся, что сомнительное психическое состояние Холлиса Виттера не исказило восприятие до полной бесполезности.
Дом был схож по размеру и стилю с номером тридцать восемь. Лужайку рассекала аккуратная, выложенная плиткой дорожка к входной двери. По обе стороны, в центре квадратов газона, росли небольшие ели. Подъездную дорожку недавно чисто подмели. Гаражная дверь была раскрыта, и за ней виднелась задняя часть «Хаммера» милитари-стиля начала девяностых. Заднее стекло украшала наклейка с флагом Конфедерации.
Когда Гурни был ещё ярдах в десяти от крыльца, входная дверь распахнулась, и вышел плотный, лысеющий мужчина в камуфляже, держа ротвейлера на коротком поводке. Совокупность машины, флага, камуфляжа и собаки создавала преувеличенно прозрачный посыл: «Не связывайся со мной».
Гурни изобразил вежливую улыбку:
— Мистер Виттер?
— Кто спрашивает?
Он показал удостоверение:
— Дэйв Гурни, окружная прокуратура. Мне нужно поговорить с вами о том, что происходило в соседнем доме.
— Слыхали про теорию разбитых окон? — спросил тот сердито.
Гурни отлично знал этот — крайне конфронтационный — подход к мелким инцидентам в районах с высоким уровнем преступности ещё со времён службы в нью-йоркской полиции. Каждый полицейский в Америке что‑то о нём слышал, многие департаменты пытались внедрять, но итоги оставались предметом споров и жарких дискуссий.
— Знаю, что это, сэр. Имеет ли это отношение к ситуации по соседству?
Виттер ткнул пальцем в заросшую траву, поднявшуюся на фут.
— Видите?
— Вижу. И что?
Глаза Виттера сузились.
— Подход «разбитых окон» говорит, что вам, ребята, надо обращать внимание на мелкие признаки серьёзных проблем. Нарушения, — протянул он, с подчеркнутым отвращением. — Идея — в нулевой терпимости. Послать сигнал. Проблема сегодняшнего мира в том, что всё это мелкое дерьмо игнорируется. Замалчивается. Никто не хочет иметь дело с тем, о чём орёт меньшинство, — с их «чувствительностью», с политкорректностью, которая нас убивает.
Он ткнул пальцем в Гурни:
— Надо давить мелкое дерьмо, чтобы они поняли: крупное с рук не сойдёт. Надо делать, как в других местах. Стрелять их. Почему нет? Стрелять подонков. Стрелять наркоторговцев. Оставлять тела там, где падают. То же и с террористами. Оставлять там, где падают. Послать сообщение.
Гурни выждал, убеждаясь, что тирада иссякла.
— Мистер Виттер, у меня к вам вопрос.
Мужчина склонил голову набок:
— Да?
— Сегодня днём вы не слышали, как мотоцикл отъезжал от соседнего дома?
Настроение Виттера заметно улучшилось.
— Мотокросс. Малый объём, высокая компрессия. Что‑то вроде «Yamaha Dual Sport». Это предположение. Но угадывать я умею.
— Вы это видели?
— Не было нужды. Я сказал вашему бритоголовому, что я, извините, в сортире был, но слух у меня отличный. Я знаю мотоциклы не по названиям, а по тому, как они звучат.
— Когда вы это услышали, случайно не посмотрели на время?
— Часы в сортире не держу.
— Есть предположения, кто это мог быть?
Он огляделся и понизил голос:
— Вероятно, кто‑то из них.
— «Их»?
— Лазутчики. Они нелегально въезжают в страну и исчезают. Растворяются в обычной американской жизни. Остаются там, скрываясь, пока не получают приказ на теракт. В обычных новостях об этом не услышите. Всё замалчивается.
Гурни сделал паузу:
— Вы когда‑нибудь видели кого‑нибудь из жильцов?
— Никогда, — сказал он, вкладывая в слово особый, многозначительный вес.
Гурни узнал эту знакомую причуду ума, способную превращать отсутствие доказательств в самое убедительное из всех возможных доказательств. В компьютерной программе такая логическая схема стала бы фатальной ошибкой, выводящей систему из строя. Однако среди людей она встречалась удивительно часто.
Гурни поблагодарил мужчину за уделённое время и направился обратно к «Краун Виктории», чтобы дождаться возвращения Торреса и медиков. Он глянул на экран телефона: с той минуты, как он отвёз Хизер в неотложку, прошёл уже больше часа. Он прикинул, что если Рик Лумис ещё жив, то сейчас, скорее всего, под ножом — в одной из операционных. Если бы