Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

За Вельской на почтительном расстоянии следовал мужчина. Невысокий, кругленький и от полноты как будто жизнерадостный. Кто он, Алексей не знал. Спрашивать рыжего не хотелось.

Люди зашептались, разглядывая прибывших. Рыжий рядом сдавленно хмыкнул. Какая-то девица пискнула, не сдержавшись:

– Какой конфуз!

Алексей смотрел внимательно, но ничего не понимал.

Временная его слепота развеялась в момент, когда Вельская подошла к могильной яме и встала против Глафиры Степановны. Вдова и её соперница оказались в одинаковых платьях. Только на королеве романса чёрное платье казалось нарядным, подчёркивая высокую грудь и изящные руки. А на Глафире Малиновской платье висело мешком, придавая лицу нездоровый оттенок и делая старше. Листочки с безнадёжно потрёпанного букета её наряд не украшали, а придавали вид неряшливый… и какой-то обречённый.

Глафира Степановна подняла глаза на подошедшую, и Алексею показалось, что в них мелькнул страх. Но Малиновская выпрямилась и махнула рабочим, разрешая опускать гроб. В толпе кто-то громко неискренне всхлипнул.

Краем глаза Алексей заметил, что девушка на боковой аллее двинулась к выходу. Ёршик побежал следом, как уговаривались.

Когда гроб коснулся дна, Вельская подняла руки и бросила вниз свой букет. Низкий бархатный голос произнёс:

– Прощай, мой Дмитрий.

Сразу после она развернулась и пошла прочь. Её спутник засеменил следом.

Публика на секунду замерла, потом, повинуясь жесту священника, начала бросать в могилу комья земли, стараясь не попадать на бутоны цветов. Алексея кольнула театральность происходящего.

Он посмотрел на Глафиру Малиновскую. Она стояла, по-прежнему глядя перед собой. На лице не осталось никаких эмоций. Руки её безвольно висели вдоль тела. «Так и выглядит съеденная пешка», – подумалось Алексею.

Он был почти уверен, что наблюдал безмолвную битву двух дам, но в чём заключалась суть противостояния, понять не успел. Только, похоже, Малиновская вновь проиграла.

Публика начала расходиться, кланяясь вдове и бормоча слова соболезнования. Иван несколько раз предлагал своей госпоже локоть, но та дождалась, пока могилу закопают, и только потом разрешила себя увести.

Алексей с удивлением осознал, что злится. Непонимание выводит его из себя. Зачем это актёрство на похоронах? Продемонстрировать жене превосходство любовницы? Какая глупость. Малиновская тоже хороша. Снесла молча все завуалированные оскорбления, с опусканием гроба тянула, как будто её ждала…

У Алексея сильнее забилось сердце. Ждала её, но зачем? Неужели в этой игре Глафира Малиновская не была безвольной пешкой? Платья, опять же. Случайность или срежиссированный спектакль? Ну вот, опять театральные ассоциации! А всё от эпатажного поведения госпожи Вельской. Все смотрели на неё разинув рот, разве что не захлопали, когда она бросила букет. И не важно, что на христианских похоронах так не поступают. Здесь не похороны были, скорее, представление. Одно ясно точно: московским сплетницам теперь есть что обсудить.

Рядом сладко причмокнули. Алексей так удивился этому звуку, что потерял нить размышлений и очнулся. Антон Квашнин загорал, вольготно расположившись в двух шагах от Алексея.

– Квашнин, какого чёрта вы тут делаете?

Рыжий приоткрыл один глаз:

– Ёршика жду.

«Ах да, ещё же странная барышня». Алексей вздохнул и присел рядом. Рыжий выглядел довольным, будто объелся пирожных.

– Заметили, как она разозлилась? Жаль, что она была под вуалью. Говорят, красоты она необычайной.

– Вы о ком?

– О Вельской, конечно.

Алексей с досадой подумал, что не заметил злости. Разве что букет кинула резковато. Но этот жест сам по себе… сомнительный.

– Отчего же вы решили, что разозлилась?

– Она когда уходить собралась, ей провожатый руку подал, а она не взяла, ещё и оттолкнула так, с досадой. С чего бы так? Ведь спектакль с розами удался.

Вот и у газетчика «спектакль». А руку пропустил, это жаль. Нужно быть внимательнее. Картина складывается из деталей. Алексей усмехнулся. Почему-то рядом с рыжим он автоматически превращается в сыщика, всё похоже на расследование. Даже похороны.

Рыжий приподнялся на локте, огляделся.

– Что-то нет нашего посланца.

На кладбищенской церкви забили колокола, спугнув с крыш голубей. Рыжий прищурился:

– Говорят, эту церковь на деньги матери Вельской построили. Она вроде как всё церкви завещала, а дочери ни копейки не оставила. Так Вельская, как мать померла, приказала сорок дней на её могиле граммофон заводить с цыганскими песнями, которые та терпеть не могла.

– Вы просто кладезь городских легенд, – прозвучало неприятно, с досадой и омерзением. Алексей и сам не ожидал. Рыжий покосился и пробурчал:

– Мне сторож кладбищенский рассказал. Он граммофон каждое утро и заводил. Все песни наизусть выучил. Всё спеть мне их предлагал, да только голос у него… как у осла. Вот как вы думаете, Алексей Фёдорович, что же надо натворить, чтобы тебя собственная мать возненавидела?

Квашнин встал, не утруждая себя отряхиванием штанов. «Моих штанов», – опять кольнуло Алексея. На вопрос он отвечать не стал. Он злился на рыжего за его беспардонность, за наблюдательность, за глупую статью и за знакомство со сторожем. Надо бы уйти и оставить это всё. Но Алексей оставался на месте и злился за это уже на себя. Ну… интересно же, что расскажет Ёршик.

Пацан прибежал и, не отдышавшись толком, начал докладывать:

– В доходном доме она живёт. В том, плохом, на Сретенском бульваре. Собачка у неё ещё есть. Такая, похожая на порося.

– На порося? Розовая, что ли?

Парнишка смутился:

– Сам не видал. Так Жучок сказал. Сын тамошнего дворника. Меня в дом-то не пустили. Так я к Жучку метнулся и всё расспросил. Он барышню хорошо знает, она с лета там живёт.

– Ещё есть что?

– Конечно. – Ёршик приосанился: – Ещё пятак накиньте, так секрет расскажу.

– Что-о-о? – Рыжий потянулся отвесить пацану затрещину, но Алексей остановил:

– Пусть говорит.

Ёршик отошёл на пару шагов, косясь на рыжего, и проговорил со значением:

– Господин этот, – он ткнул пальцем в сторону могилы Дмитрия Малиновского, – к вашей барышне ходил. Часто. Кажный день, считай. Он и квартиру ей снимал. Только барышню вашу попрут скоро, за прошлый месяц у них не плачено, а этот помер. У барышни теперь окромя собаки и нет ничего, – пацан сплюнул под ноги, полный презрения и к покойному, и его бестолковой барышне. – А за пятак не обессудьте, мне пришлось с Жучком делиться, он за бесплатно и не скажет ничего.

Алексей достал из кармана мелочь, расплатился с парнем. Тот, схватив деньги, моментально исчез.

Однако, Дмитрий Аполлонович, вы и после смерти удивляете. Вторая любовница? И на этот раз совсем юная? И Вельская стерпела?

Тут рыжий сплюнул, совсем как Ёршик, и произнёс:

– Что-то здесь не так. Девица эта хорошенькая, конечно, но для содержанки… ничего выдающегося.

И рыжий