Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Пауза неприлично затягивалась. Барышня вздохнула, опустила пса, который тут же принялся крутиться у ног, и по-мужски протянула руку:

– Варвара Дмитриевна Кожевникова, я сестра милосердия. Вы лечились по ранению в госпитале, где я служу.

– Варвара Дмитриевна, простите, не признал, – повинился Эйлер, хотя образ сестры милосердия по-прежнему оставался в его памяти белым пятном.

Девушка тем временем продолжила:

– Вы большую часть времени без сознания провели или же спали, так что ничего удивительного. Я могла наблюдать вас дольше, чем вы меня. – На этих словах девушка покраснела ещё больше. – Как ваша рана? Не беспокоит?

«Боже, – обожгло Алексея, – она же делала мне перевязки!»

Но девушка смотрела прямо и с участием. Он выдавил:

– Всё хорошо, благодарю.

И тут он заметил лицо рыжего. Вот уж кто преисполнился ликованием от неудобной ситуации. Если бы черти существовали, они бы уже плясали победный танец под руководством Антона Михайловича Квашнина. Алексей еле сдержался, чтобы не застонать.

– Прошу прощения, господа, но мне действительно пора на службу, – голос девушки вернул Алексея в реальность.

Все вежливо раскланялись (рыжий старательно сдерживал глумливую улыбку), и девушка с псом исчезли за дверью квартиры.

* * *

– Так в каком госпитале вы имели счастье болеть? – спросил рыжий, когда они вышли из подъезда на Сретенский бульвар.

– Не болеть, а выздоравливать. В Московском военном лазарете имени императрицы Марии Фёдоровны[16], что на Новинском.

– Угу… Ясненько. А барышня-то какова! Хоть плакала, а отпор знатный усатому дала. Мелкая, а боец…

Алексей с удивлением воззрился на рыжего. Неужели ему не показалось и в голосе газетчика сквозило… восхищение? Но вслух недовольно произнёс:

– Хрупкая. Про барышень лучше говорить «хрупкая».

– Ну нет, хрупкое быстро ломается. Эта крепкая… просто мелкая. И глазищи какие, как у кошки!

Лисьи, а не кошачьи. Алексею стало неприятно, как будто рыжий заглянул в его мысли, да ещё исказил их содержание. Ещё суше и зануднее он произнёс:

– Её зовут Варвара Дмитриевна.

– Чёрт побери! Дмитриевна! – Рыжий остановился посреди улицы. – Из-за вашего кокетства, Эйлер, мы забыли о деле, не узнали ничего про нашего покойничка!

– Моего кокетства?!

– Конечно! «Барышня, вы любовались на меня бездыханного, но я вас совсем-совсем не помню!» Тьфу! – Рыжий со злостью сплюнул на мостовую. – И я, дурак, загляделся, как вы идиотом себя выставляли, про главное-то не узнал.

А у Алексея как раз имелись наблюдения.

– Вы на собаку внимание обратили?

Рыжий покосился:

– Сложно было не заметить. Чудная, конечно, и очень громкая. Вот уж точно, похожа на порося.

– Это французский бульдог. Самая модная в высшем свете собака. Прямо скажем, щеночки эти недёшевы. Удивительно даже, что Дмитрий Аполлонович приобрёл такого. – Алексей помнил, кто в действительности распоряжался средствами Малиновских.

Рыжий как-то помрачнел и буркнул:

– И что из этого следует?

– Ну, пока только то, что статский советник Малиновский весьма баловал сестру милосердия Варвару Кожевникову. Судя по осанке и манерам, девушка сословия не дворянского. Но Дмитрия Аполлоновича это не остановило, он снял ей квартиру в самом дорогом доходном доме и собачку купил, ничуть не хуже квартиры. Думаете, всё-таки содержанка?

Рыжий вдруг остановился. Ссутулился, сунул руки в карманы.

– Знаете что, Алексей Фёдорович, дела у меня. Некогда. Я пойду.

И, развернувшись, скорым шагом пошёл в обратную сторону. Алексей растерянно остановился. А он, оказывается, внутри себя надеялся на диалог, на пикировку с рыжим, логические доводы и споры. А этот чёртов газетчик просто ушёл! Алексей старательно напомнил себе, что не нравилось ему в этом человеке, затем уселся на ближайшую скамейку, пристроил трость и переключился на размышления.

Глава 8

Взрыв на кладбище

Итак, Варвара Дмитриевна Кожевникова, странная фигура в запутанной жизни Дмитрия Аполлоновича Малиновского. Допустим, она всё же не содержанка (уж не это ли слово так расстроило Квашнина?), её отчество – не совпадение, тогда она вполне может быть незаконнорождённой дочерью Малиновского. При этом девушка почти ровесница его погибшего сына Михаила.

Интересно, кто же тогда её мать? Неужели из прислуги? Версия с дочерью перекликается с намёками господина Менделя на «близких людей». После смерти Михаила сближение с дочерью, пусть и незаконнорождённой, выглядит вполне логичным. Единственный наследник погиб, и Малиновский хочет, но не решается включить Варвару в завещание. Заботится о ней.

И что же дальше? Да ничего. Завещание обнародовано, Варвары в нём нет. Нет и не было по закону у Дмитрия Малиновского дочерей. Даже если предположения Алексея верны, это не имеет никакого значения, ниточка оборвалась.

Или всё ж совпадение отчества – случайность и Варвара Кожевникова банальная содержанка? Алексей поморщился. Он понимал рыжего, об этой девушке не хотелось думать плохо. И обрывать ниточку, тянущуюся к покойному другу, тоже. Девушке, кем бы она ни была, непременно надо помочь. Этот усатый управляющий ей жизни не даст. Алексей решил, что сегодня же поинтересуется, нет ли в его доме свободных квартир.

День повернул к вечеру, солнце зашло за дома. Сразу стало зябко. Пора было вставать и возвращаться домой. Однако Алексей продолжал сидеть, нахохлившись, и тянул время. Что-то неуловимое вошло в его жизнь с этими расследованиями, что-то, с чем не хотелось расставаться. За последние дни случилось столько событий, сколько не происходило за последние месяцы. Хотя, если вспомнить, сколько времени он провалялся в госпитале, неудивительно.

В университете Алексей выбрал хирургию своей специальностью. Его завораживало, как несколько правильных разрезов позволяют повернуть болезнь вспять. Но после наступает выздоровление, и оно приносит не меньше страданий. Долгое время боли, и хочется поторговаться с нею, сделать чуть легче или короче.

Алексей провёл в госпитале больше трёх месяцев и до сих пор не чувствует себя здоровым. Любое утомление даёт о себе знать. В результате он занимается тем, что ставит эксперименты на самом себе, изобретая лекарство, которое сможет улучшить его состояние. И тихо мечтает, что однажды его работа пригодится другим людям.

Признаться откровенно, на полноценные исследования у него нет средств. Мысль о том, что исследовательские порывы разбиваются о пустой кошелёк, не давала ему покоя. И неясно, как это положение изменить. Просить отца выделить наследство? Алексей мысленно застонал. Если он устроится на службу, деньги появятся, но не будет времени. Вот уж действительно, впору пожалеть о том, что он отказал Глафире Степановне. Хотя как он может браться за дело, в котором не смыслит? «Докажите, что Вельская хотела меня отравить!» – будто он и в самом деле