Убийство в университете - Фейт Мартин
Ну вот. Почти угадала.
Она подождала, пока добрый доктор нальет кофе, и с улыбкой приняла у него чашку. На имбирное печенье она старалась даже не смотреть. И без того грудь и бедра девать некуда. Глазом моргнуть не успеешь, как и талия с задницей расплывутся.
— Посмотрим, посмотрим. Ева. Ах, вот оно что — самое обычное заявление на поступление, — завел доктор Хэйверинг вполголоса, словно беседуя сам с собой.
Неужели он действительно так спокоен, как хочет казаться? Нет, должно быть, это просто защитный механизм.
А, неважно. Хиллари уже начала привыкать к доктору Хэйверингу.
— Родители живы, отец владеет аптекой, есть брат. Окончила современную школу практического образования, хорошие оценки. Возраст на момент поступления — девятнадцать лет. О, получала стипендию.
Хиллари стало интересно.
— Умница?
Как обманчива может быть внешность! Погибшая ну никак не тянула на синий чулок.
— Нет-нет, то есть нет, возможно, она была умна, но я всего лишь хотел сказать, что она была одной из… мм… нескольких студенток, обучение которых полностью покрывал колледж.
Вот оно что. Теперь Хиллари понимала — все, включая причину его заминки.
Колледж Святого Ансельма почти наверняка скупился на стипендии бедным студентам — одна-две, не больше. Вот почему Хэйверинг с таким усилием выговорил слово «нескольких». И, как все стипендии, они играли чисто декоративную роль. Фраза о стипендиях для достойных, но бедных студентов будет хорошо смотреться в буклете, подчеркнет либеральный дух колледжа Святого Ансельма, а заодно поможет успокоить толстосумов-попечителей, которые чувствительны к таким вещам.
На практике же стипендии эти были чистой показухой. Но кто-то же должен их получать, и в данном случае этим кем-то оказалась покойница.
Интересно. Очень интересно. Может быть, это имеет отношение к случившемуся?
И да, на чердак действительно ссылали студентов понезначительней.
Значит, покойная девица к числу богатых не относилась.
Чем дольше Хиллари об этом думала, тем больше утверждалась в своем мнении о том, что это действительно важно. Правда, почему — она и сама не знала. Наркотики убивают и богатых, и бедняков, не знают ни финансовых, ни социальных преград.
— С мадемуазель Жерэнт были какие-нибудь трудности? — спросила Хиллари, подметив, как удивился директор, услышав безошибочное французское обозначение незамужней девушки.
— Трудности? Какие?
— На нее не жаловались? Может быть, в последнее время она не выполняла заданий или еще что-то в этом роде? Бывала пьяной, давала повод для жалоб?
— Нет-нет, ничего такого. — Доктор Хэйверинг что-то торопливо нацарапал на листе бумаги. — Никаких упоминаний об этом нет.
Хиллари кивнула. Собственно, ничего иного она и не ожидала. Будь у девушки проблемы, она ни за что не стала бы афишировать их в колледже. Будучи студенткой на стипендии (приняли из милости?), француженка наверняка хорошо понимала, какая пропасть отделяет ее от девчонок из значительно более состоятельных слоев общества.
Из строк личного дела складывался образ девочки глубоко провинциальной. Отцовская аптека — наверняка наследное дело, переходящее из поколения в поколение; оно вполне пристойно кормило семью, однако едва ли позволяло поддерживать тот образ жизни, к которому привыкло большинство студенток колледжа Святого Ансельма.
Девочка ходила в государственную школу, получала хорошие оценки, мечтала попытать счастья в Оксфорде — и добилась своего. Но здесь она столкнулась с иной культурой — насколько болезненным было это столкновение? Была ли она одинока? Нет, конечно, не была — такая красавица без друзей не останется. Как минимум, одна подруга у нес имелась: та самая девочка, которая нашла ее мертвой.
Так откуда же взялся этот след от укола на руке и смерть в цветущие девятнадцать лет?
— Скажите, инспектор, вы уже, мм, установили причину смерти? — разбил цепочку ее мыслей голос директора.
— Пока нет, сэр, — твердо ответила Хиллари, не желая вдаваться в объяснения. Объяснять будем позже. — Кстати, вы уже связались с родителями? — спросила она.
— Нет. Нет, я решил, что это лучше будет сделать вам.
Хиллари кивнула. Он хотел свалить эту обязанность на нее, но она его не винила. Тем более что сама собиралась переложить задачу на французские власти в Лилле.
— Я намерена опросить ее ближайших друзей и, возможно, учителей, — строго сказала Хиллари. — Вы ведь это организуете, не так ли?
Вопрос был чисто риторический, и оба они прекрасно это понимали.
— Да, разумеется.
Хиллари кивнула и вздрогнула: зазвонил мобильный телефон. Звонил он из бездонного кармана ее пиджака. Пробормотав извинения, Хиллари достала трубку.
— Босс, это Джанин. Криминалисты закончили, док Партридж собирается увозить тело. Но сначала хочет вам что-то сказать.
— Ладно, сейчас буду.
Она убрала телефон, залпом допила кофе — грех бросать недопитым такое редкое угощение — и послала имбирному печенью последний решительный взгляд.
— Возможно, мы сегодня еще поговорим, сэр, но позже, — сказала она, вставая со стула и пожимая протянутую руку директора.
— Разумеется, в любое время. Если вам что-то будет нужно, сообщите моему секретарю.
Хиллари улыбнулась и подумала: интересно, скоро ли он отзовет это свое предложение? Скорее всего, в тот самый миг, когда впервые прозвучит слово «наркотики».
А после этого все люки будут мгновенно задраены.
* * *
Войдя в комнату Евы Жерэнт, Хиллари помедлила, чтобы не мешать фотографу — он делал последние снимки крупным планом, — а затем присоединилась к патологоанатому.
— Упаковали, можно везти, — без нужды сообщил док, но вновь зачем-то потянул вверх рукав свитера покойной.
Хиллари не сразу поняла, что он делает. Зачем снова разглядывать ту же отметку?
— Я заметил вот это, — сказал Партридж и поддернул рукав мешковатого кашемирового свитера еще выше. — И на другой руке точно такие же. Видите? Отметины неяркие, но отчетливые.
Хиллари видела. Бледные пятна, лиловые с голубым. Четыре штуки. И она, даже не спрашивая, знала, что на противоположной стороне руки будет еще одно такое же пятно.
Эти отметины оставил тот, кто держал девушку за руки выше локтя. Крепко держал.
Помрачнев, Хиллари выпрямилась.
Она почти не сомневалась, что, когда док доберется до анатомички и осмотрит тело целиком, на спине у нее обнаружится еще один синяк. Там, куда упиралось чужое колено.
Доктор беспомощно пожал плечами.
— Постараюсь взяться за нее завтра же, — сочувственно сказал он. Оба понимали, что дело пахнет керосином, и чем дальше, тем сильнее.
