Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович
Голос его звенел от негодования. Несколько лет тому назад Байбакову после такого разноса – одна дорога на Лубянку. Теперь уже Николай Константинович чувствовал себя в безопасности и даже попытался возражать.
– Лазарь Моисеевич, но ведь и паровозы нуждаются в топливе, а шахты можно разрушить так же, как и нефтепромыслы, – урезонивал он собеседника. – Выгоды от перехода на новые виды тяги очевидные, развитые страны давно отказались от паровозов.
– Я был и буду категорически против этой затеи! Вы еще ответите! – не унимался Каганович, и тут же, чуть сбавив тон, поинтересовался. – А кто вообще поручил тебе такое?
– Первый секретарь, – ответил Байбаков, не назвав фамилии.
– Почему мне не доложил? – допытывался Каганович.
– Не хотел вас затруднять, – почти нагло ответил Байбаков.
– Всё! Я буду против! – в телефонной трубке раздался громкий треск, и наступила полная тишина. Видимо, Каганович треснул трубкой об стол.
Часа через два Байбакову позвонил отец.
– Хороший документ вы представили, товарищ Байбаков, – в голосе отца проскальзывали смешинки, видимо, Каганович и ему звонил. – Надеюсь, на завтрашнем Президиуме ЦК мы его утвердим. Только как следует подготовьтесь. Наверняка вам зададут немало вопросов.
Дальше отец начал интересоваться деталями. Перед тем как попрощаться, Байбаков рассказал о звонке Кагановича.
– Э-э, не обращайте внимания, – рассмеялся отец, – чего еще можно от него ожидать? Потому-то я просил все держать от него в секрете».
5 января 1956 года Президиум ЦК единогласно утвердил программу реконструкции железнодорожного транспорта. Голосовал за нее и Каганович. Он всегда был с теми, за кем сила.
«Я не буду пожимать руку, запятнанную кровью»
В первый же год после смерти Сталина начали возвращаться из лагерей те, кто еще не успел там погибнуть. Каганович забеспокоился. Среди выпущенных на свободу было немало людей, хорошо знавших, какую роль сыграл «железный Лазарь» в чистках и расстрелах. Среди знавших был, например, А.В. Снегов, с которым Каганович в середине 1920-х годов вместе работал на Украине. Вернувшись из лагеря, Снегов получил назначение в политотдел и коллегию МВД СССР. И вот в перерыве торжественного заседания в Большом театре по случаю 39-й годовщины Октябрьской революции разыгрывается сцена. Каганович видит Снегова, идущего под руку с Г.И. Петровским, когда-то возглавлявшим ЦИК Украины, бросается к ним обоим с приветствиями – и получает от Снегова: «Я не буду пожимать руку, запятнанную кровью лучших людей партии». Сказано было громко, чтобы все слышали. Каганович помрачнел и быстро ретировался.
Выпустить невинно осужденных на свободу – к этому власть толкали возросшее за годы войны самосознание народа, острый запрос на справедливость, потребность в обновлении методов управления страной. А еще – переполненность лагерей, желание разгрузить ГУЛАГ.
Перво-наперво восстанавливались в правах бывшие большие начальники. Считалось, что выход на свободу известных лиц найдет положительный отклик в народе, добавит доверия к новому руководству СССР. Причем, как отмечает историк Умитшах Кстаубаева, процент освобожденных среди лидеров союзного уровня был выше, чем среди республиканских деятелей, потому что первые обладали большей известностью.
В июле 1955 года Хрущев предложил создать комиссию по расследованию деятельности Сталина. «Я в особенности хотел это сделать в предвидении приближавшегося двадцатого съезда, – вспоминает Хрущев. – Для меня не было никакой неожиданности в том, что Ворошилов, Молотов и Каганович не проявили никакого энтузиазма по поводу моего предложения. Помню, что Микоян меня не поддержал, но и не предпринял ничего, что бы могло заблокировать мое предложение».
Предложение Хрущева было принято лишь благодаря Булганину, Сабурову, Первухину, Кириченко и Суслову – относительно новым членам высшего партийного руководства.
Комиссия приступила к работе. Появились первые результаты. «Различные доказательства, представленные этой комиссией, – продолжает Хрущев, – были полной неожиданностью для многих из нас. Я говорю о самом себе, Булганине, Первухине и Сабурове и некоторых других. Я думаю, что Молотов и Ворошилов были лучше информированы о подлинных размерах и причинах сталинских репрессий…» Как видим, Хрущев старательно отделяет себя от самых рьяных, самых запятнанных кровью сталинских соратников, хотя и на нем крови было не меньше.
Доклад, представленный комиссией, состоял из 72 страниц, включая копии приказов Сталина, открывших эпоху Большого террора. В период с 1935 по 1940 год, сообщалось в докладе, за антисоветскую деятельность были арестованы 1 миллион 920 тысяч 635 человек, 688 тысяч 503 из которых расстреляны. Предавалось огласке, что Сталин лично санкционировал фабрикацию дел и применение пыток. «Факты были настолько ужасающими, – вспоминал позднее Микоян, – что в особенно тяжелых местах Поспелову [председателю комиссии. – В. В.] было трудно читать, один раз он даже разрыдался».
При обсуждении доклада возникла острая дискуссия. Молотов заявил, что Сталина следует представлять исключительно как «великого последователя Ленина». Именно «под руководством Сталина партия жила и трудилась тридцать лет, провела индустриализацию, выиграла войну, достигла величайшего могущества». Каганович, желая угодить Хрущеву, не согласился с Молотовым: «Нельзя обмануть историю. Нельзя закрывать глаза на факты. Предложение Хрущева правильно… Мы несем ответственность, однако ситуация была такова, что мы не могли возражать». В поддержку Хрущева высказались Маленков («Повальное уничтожение кадров невозможно и дальше объяснять борьбой с врагами»), Аристов («Говорить „мы ничего не знали“ недостойно членов Политбюро»), Шепилов («Мы должны все рассказать партии, иначе партия никогда нам не простит»)… Но тут внезапный кульбит совершил Каганович – отрекшись от своих недавних слов, он примкнул к верным сталинцам Молотову и Ворошилову, не желавшим отдавать любимого вождя на поругание. «Товарищи говорили, что мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы, – вспоминал Каганович. – Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с этой стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел, чтобы трудящиеся поняли и давали отпор спекуляции врагов нашей партии и страны».
В ходе обсуждения кто-то предложил дать слово на съезде нескольким вернувшимся из лагерей старым большевикам. Каганович воскликнул: «И эти бывшие каторжники будут нас судить?!»
Каганович, Молотов и Ворошилов остались при своем. Большинство же членов Президиума одобрили доклад. Подводя итог дискуссии, Хрущев нашел слова, примиряющие обе стороны: «Съезду нужно сказать правду, но без смакования».
Накануне съезда Госплан представил в ЦК доклад «Об итогах рассмотрения предложений трудящихся по проекту директив шестой пятилетки». В те дни на Старую площадь приходило тысячи писем. Граждане привычно взывали к «партии и правительству»: просили жилье, жаловались на всяческие притеснения, предлагали сократить рабочий день, повысить зарплату, увеличить пенсии… Готовился ХХ съезд. Никто еще не знал,
