Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума
У Попица и Лангбена, как и у Шелленберга, были связи с растущей оппозицией в кругах военной элиты. Эти люди действительно искали выход из гитлеровского сумасшедшего дома ввиду неминуемого краха Германии. Тем же самым по-своему занимался и Керстен. После войны он представлял это так, будто все они руководствовались ненавистью к Третьему рейху. В большинстве случаев причины для сопротивления были намного сложнее. И благодаря им можно понять и объяснить действия, которые кажутся нам невероятными. Когда Шелленберга допрашивали после войны, он утверждал, что Хьюитт, его стокгольмский собеседник, «особенно подчеркивал огромную опасность большевизации масс в Германии и считал необходимым укрепить СС как стабилизирующий фактор в стране и на Восточном фронте»[143]. До самого окончания войны некоторые нацисты, в том числе Гиммлер, не оставляли надежды, что западные союзники вдруг очнутся и осознают, что воюют не с тем противником. Они должны сражаться бок о бок с немцами против азиатской орды.
Джон Г. Уоллер, бывший офицер ЦРУ и автор книги о Керстене, пишет, что «вероятно, изложенная [предположительно Хьюиттом] позиция, по сути, принадлежит Шелленбергу, а не Хьюитту»[144]. Вполне возможно. Хотя эти настроения не были редкостью и среди союзников (генерал Джордж Паттон после войны высказывал похожие идеи), о них мало говорили в Вашингтоне и Лондоне, поэтому попытки достичь компромиссного мирного соглашения в Стокгольме, Париже или Швейцарии ни к чему не привели. К тому моменту, когда Гиммлер заинтересовался тем, что предлагал Хьюитт, тот уже уехал в Соединенные Штаты. Рейхсфюрер, безусловно, до сих пор рассчитывал на руководящую роль в постгитлеровской Германии. Возможно, эту надежду подогревали такие шведские консерваторы, как Якоб Валленберг.
А что же сам Керстен? Он стремился к хорошей жизни, к шикарной жизни, обеспечивая комфорт богатых и влиятельных людей. Вероятно, политика его не интересовала совсем. Но у него имелись свои симпатии и антипатии. Одной из сквозных тем была ненависть к русским. Он действительно боялся большевизма, что объясняется его лифляндским и финским опытом. Эти страхи разделяли многие его пациенты, в том числе нацистские руководители, которых он и долгое время после войны защищал как порядочных людей.
Многие несогласные, желавшие избавиться от Гитлера, действительно были порядочными и отважными людьми, стоит назвать хотя бы Карла Гёрделера, Людвига Бека, Ганса фон Донаньи. Большинство из них были консерваторами-аристократами и при Гитлере служили военными или чиновниками. Они боялись за судьбу своей страны, а порой и своего класса. Керстен упоминает, как Гиммлер ненавидел монархов, аристократов и высший свет. Во время краткого визита в Голландию в начале 1944 года Гиммлер постоянно жаловался, что голландская элита не лояльна великому германскому делу, и готов был отправить нескольких богатых бизнесменов в Дахау. По словам Керстена, спасти их ему удалось, потому что Гиммлер чрезвычайно нуждался в очередном массаже. В мемуарах Керстен упоминает нескольких крупнейших коллекционеров искусства в Голландии. Героями Сопротивления их не назовешь; один из них продал картины Герману Герингу за солидную сумму. Они, безусловно, оказали Керстену большую помощь после окончания войны.
20 июля 1944 года, когда покушение на Гитлера при помощи взрывчатки провалилось, оппозиционное движение быстро распалось. То, что фюрер выжил, Гиммлер считал проявлением божественного провидения и поклялся арестовать всю «шайку реакционеров» и уничтожить всех. Руководителей действительно арестовали, пытали, выставляли с позором на показательном судебном процессе, вешали на крюках для мясных туш. И не только самих руководителей. Гиммлер решил, что членов семей некоторых из них тоже следует посадить за решетку. Среди убитых по приказу Гиммлера были Йоханнес Попиц и старый друг рейхсфюрера СС Карл Лангбен. Гиммлер как будто с яростью компенсировал неспособность предотвратить покушение на жизнь своего фюрера. Возможно, он пытался компенсировать нечто большее.
Проблема Гиммлера состояла в том, что он находился слишком близко к заговору, пусть и косвенно. Человеку уровня Лангбена было известно слишком многое. Гиммлер слышал предположения Шелленберга и других, что смерть Гитлера могла бы быть полезна. По словам Керстена, он говорил Гиммлеру, что лучше бы заговор удался (маловероятная история). Кессель пишет, что Гиммлер запаниковал и приказал Керстену уничтожить всю их корреспонденцию из Стокгольма (опять же маловероятно). Вильгельм Вульф, которого Керстен познакомил с Гиммлером, чтобы он читал его астрологические карты, рассказывает, что Керстен был чрезвычайно взволнован, когда позвонил ему. Он хотел, чтобы астролог прочитал по звездам, не грозит ли Гиммлеру – и самому Керстену – опасность.
Ни одному из этих рассказов нельзя верить. Однако они показывают в интересном свете ту безумную комнату кривых зеркал, в которую превратилась свита Гиммлера – и нацистский режим в целом. Теперь мы знаем, что Третий рейх никогда не был действенной, отлаженной бюрократической машиной, как многие когда-то считали. Однако рассказы второстепенных персонажей вроде Керстена и Вульфа дают поразительное представление о том, что это был за рассадник паранойи и ожесточенной конкуренции. Все это происходило между людьми, которые стремительно утрачивали связь с реальностью. Рассказы астролога и массажиста отчасти могут быть фикцией, но бредовая атмосфера, которую они описывают, похожа на правду.
По словам Петера Лонгериха, автора научных биографий Гитлера, Геббельса и Гиммлера, после событий 1944 года в руках рейхсфюрера сосредоточилось больше власти, чем раньше. Гитлер уволил генералов вермахта, из рядов которого вышли многие заговорщики, и поставил Гиммлера, человека с весьма ограниченным военным опытом (если учитывать не убийства безоружных мирных жителей, а армейский боевой опыт), во главе Резервной армии. Однако уверенности это Гиммлеру не придало. То, что он попросил астролога применить тайные знания и дать ему совет о военных стратегиях, показывает, насколько обезумел его двор. Всегда ли он прислушивался к советам Вульфа, это уже другой вопрос. Астролог, как и массажист, должен был шпионить за нацистскими чинами и оказывать на них влияние.
Послевоенные замечания Вульфа нужно воспринимать с той же долей скепсиса, что и рассказы Керстена, но в проницательности ему не откажешь. Шелленберг, считал Вульф, знал о политике и военных стратегиях иностранных держав больше Гиммлера. Это, безусловно, так и было. По словам Вульфа, Шелленберг пытался «предотвратить или смягчить ряд крайностей»[145], которые допустили нацистские
