Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума

Рёити Сасакава, сын сакэвара, нечистый на руку делец и политический деятель, разбогател в 1930-х годах, спекулируя на рисовом рынке, и потом за счет нескольких мошеннических схем расширил сферу деятельности. Он был одним из тех крайне правых посредников, связывавших криминальное подполье с политиками и вооруженными силами. Свое частное войско с эскадрильей самолетов он предоставил в распоряжение армии императора. В Шанхае и Маньчжоу-го он сколотил состояние, вымогая деньги у китайских торговцев и поставляя японским военным полезные ископаемые и алмазы, а также оказывая другие услуги, в том числе предположительно занимаясь весьма выгодной торговлей опиумом. Его головорезам поручали особо подлые задания, которыми брезговала императорская армия, – например, политические убийства. Порой даже власти Японии официально осуждали методы Сасакавы. В 1935 году его арестовали за шантаж, но позже за недостаточностью доказательств отпустили. Большой поклонник Муссолини, к которому он приезжал в Рим в 1939 году, Сасакава наряжал членов своей Народной патриотической партии в черную форму в итальянском стиле.

Несмотря на то, что американцы посадили его в тюрьму как военного преступника класса «А», обвинений Сасакаве так и не предъявили. Как и многие другие представители крайне правых, тесно связанные с гангстерами и консервативными политиками, во время холодной войны он преуспел и оказался полезен благодаря непримиримой антикоммунистической позиции. Он баснословно разбогател, сделав выигрышную ставку в гонках на моторных лодках. Сасакава называл себя «богатейшим фашистом мира»[148] – и, видимо, шутил при этом лишь отчасти. Его компания Nippon Foundation пожертвовала солидные суммы ООН и ряду благотворительных организаций. Он мечтал о Нобелевской премии мира, но эта честь его миновала до самой его смерти в 1995 году.

В июне 1940 года Сасакава был задействован в плане убийства Ёсико. Он летал в Маньчжоу-го на своем частном самолете «Патриот», потом в Пекин, где его встретил в отеле бригадный генерал Юри из военной полиции кэмпэйтай. Юри хотел поговорить с ним о своей «головной боли». Генерал Хаяо Тада приказал Юри «разобраться» с Ёсико. Тот же Тада, разумеется, был ее любовником, покровителем и источником денег. Юри сочувствовал Ёсико, ведь она так много сделала ради Японии. Но теперь превратилась в столь серьезную обузу, что Тада захотел от нее избавиться. Тем не менее Юри не смог заставить себя ее убить. Кэмпэйтай трудно назвать сентиментальной организацией, однако это задание шло вразрез с его моральными принципами.

О том, как Сасакава поступил дальше, мы знаем от его биографа, Сохати Ямаоки. Правда, книга его выдержана в таком льстивом тоне[149], что ее трудно считать надежным источником. При этом Филлис Бирнбаум часто цитирует ее в своей биографии Кавасимы. Пусть книга и напоминает житие святого, Бирнбаум считает, что портрет Ёсико автору удался. Сасакава сказал Юри, что сам возьмется за это малоприятное дело, и немедленно отправился к пекинскому дому Ёсико, где за ней неусыпно следили несколько офицеров кэмпэйтай. Бледная, изможденная, она пребывала в глубокой меланхолии. Это все «папа», то есть Тада, сказала она. Вот как они обращаются с ней за все, что она сделала ради Японии, как с какой-то преступницей. Она сыпала обвинениями в адрес Тады и Рюкити Танаки, своего бывшего любовника в Шанхае, называя их «ничтожными генералишками»[150] и «неблагодарными подонками», которым нужно было лишь ее тело, а потом они избавились от нее, как от «старого тряпья».

Ёсико вполне могла сказать нечто подобное. По нескольким свидетельствам, она часто писала военному министру, министру иностранных дел и другим японским чиновникам жалобы на генерала Таду и японских военных из-за их поведения в Китае. Ёсико стала уже не просто обузой. Она представляла прямую угрозу для генерала, у которого и без того хватало врагов в военном руководстве, в их числе был и министр армии Хидэки Тодзё. В свете вызывающей антияпонской критики Ёсико на радио и общественных выступлениях история о провокационных письмах звучит вполне правдоподобно.

Бригадный генерал Юри, возможно, был не первым кандидатом в убийцы Ёсико. Как минимум еще одному человеку поручали такое же задание – лейтенанту Тору Ямаге, бывшему любовнику Ёсико и наставнику Ри Коран. Об этой предполагаемой миссии упоминается в мемуарах Ри. Какая изощренная жестокость – получить приказ убить собственную бывшую любовницу. Но это не повод сбрасывать такую вероятность со счетов. Возможно, так Тада хотел испытать лояльность Ямаги Японии. Возможно, считал его соперником в любви. А возможно, этого не происходило вовсе.

В любом случае Ямага не убил Ёсико. Можно предположить, что она действительно стала, как говорят японцы, «бельмом на глазу» военных властей Японии. Так или иначе – то ли от досады из-за поведения любовников, то ли от угрызений совести из-за собственного предательства, то ли от остаточного чувства патриотизма, то ли от всего этого разом, – она все чаще открыто осуждала войну Японии с Китаем. Почему же в таком случае она искала утешения и защиты в объятиях ультраправого японского националиста-преступника Сасакавы? Возможно, вопрос звучит наивно. Ведь в ее жизни, как во все более и более мрачной опере, звучал один лейтмотив. Даже испытывая неприязнь к доминирующей роли Японии, Ёсико все равно тянулась к ней, ища унижения от ее карающей любви.

Трудно понять истинную природу ее отношений с Сасакавой. Ёсико называла его «старшим братом». Как он сам описывает их первую встречу в ее доме в Пекине, умоляя его о помощи, она разрыдалась. Чтобы уберечь ее от неприятностей в Китае, он спровадил ее сперва в Далянь, где жила ее семья, а потом в крупнейший город Кюсю, Фукуоку. Хотя в более солидном возрасте Сасакава предпочитал трогательный образ преданного сына, который носит престарелую мать на своей спине, – таким он представал в платной рекламе на телевидении, – он все равно гордился, что в молодости был донжуаном с множеством любовниц. Ёсико, по-видимому, была к нему глубоко привязана и неотступно следовала за ним, куда бы он ни ездил, из Фукуоки в Токио и из Токио в Осаку. Она не отпускала его ни на шаг. Едва он хотел выйти куда-то один, она задерживала его на всю ночь, утопая в слезах. «Обними меня, – якобы плакала она как-то ночью, – я хочу, чтобы меня обнял настоящий японец»[151]. Сасакава вспоминает, что его поразило, как прилежно она складывает по вечерам его штаны от кимоно, хакаму: «Мало какая женщина умеет в наше время правильно складывать хакаму»[152].

Как и в большинстве ее интимных связей, отношения Ёсико с Сасакавой были окрашены ее политическими фантазиями.