Последний Герой. Том 4 - Рафаэль Дамиров

Снова забарабанил по двери, уже сильнее.

Раздались торопливые шаги, щёлкнул замок, дверь нехотя приоткрылась. В щель с раздражением и тревогой выглянула всклокоченная женщина средних лет, с лицом, которое жизнь уже потрепала не раз.

— А, это опять вы… — протянула она недовольно, запахивая на себе халат, под которым, кажется, ничего и не было. — Что вам надо снова?

— Нужно поговорить, — решительно произнёс я, шагнув к ней ближе.

— Я занята сейчас очень, может, потом…

— Ничего, подождут ваши дела. Речь идёт о смерти вашего мужа, так что… — и я, не дожидаясь приглашения, вошёл в квартиру, прикрыв за собой дверь.

Женщина что-то возмущённо забормотала, но не слишком громко, а я уже оказался в комнате. На разложенном диване кто-то торопливо укутался в одеяло, явно прячась от моих глаз.

— Я смотрю, вы сильно не горюете, — усмехнулся я, глядя на шевелящееся тельце под одеялом и шикарный огромный букет роз, стоявший на столе.

— Молодой человек, это моё личное дело! Вас не касается! — раздражённо процедила она, смерив меня взглядом.

— Конечно, личное, личное… — я подошёл к дивану и резким движением сдёрнул одеяло.

Под ним обнаружился голый и растерянный Савелий Натанович Мехельсон, который судорожно стал натягивать на себя штаны. Зрелище, конечно, неприятное, но за годы службы я и не такое видел.

— Какие люди в Голливуде! Савелий Натанович, собственной персоной! Музу свою пришли кормить новыми впечатлениями?

— Максим Сергеевич! — голос поэта дрогнул от неловкости. — Я просто навестить решил, узнать, как дела у человека…

— Сава, что ты перед ним оправдываешься? — вставила вдова с некоторым вызовом. — Какое его дело?

— Да, Сава, к кому ещё поэту ходить, если не к вдове? — я насмешливо кивнул на роскошный букет. — Ты как-то не ревнуешь, а букет-то вон какой шикарный ей кто-то подарил.

— Так это он и подарил, — тут же сдала поэта вдова.

— Ах, вот оно как! — нарочито удивлённо произнёс я, разглядывая Савелия Натановича. — Интересно получается. Ты, значит, устроился неплохо: не работаешь нигде, а деньги водятся — на выпивку дорогую, телефон новый, цветы роскошные. Что за крипта такая? — ввернул я современное словечко. — Может, поделишься?

— Я же поэт, популярный поэт, — с достоинством выдал Савелий Натанович.

— Не свисти мне, Сава. Не знаю я ни одного поэта, который бы на стихах деньги зарабатывал на такую дольче виту. Тем более, в Новознаменске. Ну да ладно, я не за этим пришёл. У меня вопрос есть, — я повернулся к женщине. — Ваш супруг был левшой?

Она слегка удивилась:

— Ну, был левшой. А что, какая разница?

— Никакой, — отмахнулся я, мысленно отметив деталь. — Всё, это я и хотел уточнить.

В это время Савелий Натанович дрожащими пальцами вытащил сигареты и закурил. Я повернулся к нему:

— Сава, угостишь?

— Вы же не курите, вроде?..

— Сигу зажал?

Он молча протянул пачку.

— Пойдём-ка на балкон, вместе покурим, поболтаем. В квартире дымить не будем.

— Хорошо, пойдёмте, — нехотя согласился поэт.

Он явно нервничал, руки слегка подрагивали, взгляд бегал, выдавая напряжение.

Мы вышли на балкон. Я тщательно задернул шторы, плотно прикрыл дверь и повернулся к поэту лицом.

— Ну, рассказывай, Савва.

— Что рассказывать, Максим Сергеевич?

— Ты Кабана убил? — шибанул я вопросом, внимательно глядя ему в глаза.

— Нет, нет, я никого не убивал! Он сам с моста прыгнул! Я и не знал даже, что он пропал!

— А я и не говорил тебе, что он пропал, — я прищурился. — Ты сам это сейчас сказал. Значит, сначала пропал, потом объявился на мосту — и сразу сиганул вниз?

— Я… я не знаю, я ничего не слышал, весь город же говорит… Сумасшедший прыгнул…

— Что-то ты недоговариваешь, Савелий Натанович.

— Я клянусь своими рукописями, музой своей, я никогда не врал…

Договорить он не успел — я резко схватил его за грудки, одним движением перевесил через балконные перила. Свесил поглубже, схватив за ноги. Он заорал, вцепившись пальцами в железные прутья, повиснув вниз головой.

— Максим Сергеевич! Что вы делаете? Отпустите, я прошу! — визжал он, пытаясь удержаться.

— Сыграем в детектор лжи, Сава. Если врёшь, я буду разжимать по одному твоему пальцу. Ты причастен к смерти Кабана?

— Нет, отпустите! — заорал он в панике.

Я разжал один палец, тело поэта опасно дёрнулось вниз.

— Ты причастен к его исчезновению?

— Нет! — закричал он.

Я убрал ещё один палец, и он чуть не сорвался. Но я его удержал.

— Ну, жаль, что ты не можешь помочь, значит, не нужен больше. Прощай, поэт, — равнодушно проговорил я, делая вид, что сейчас скину его вниз головой на встречу с асфальтом.

— Нет, нет, я скажу! Это я таблетку ему подсыпал, но я не хотел, меня заставили! Меня обманули! У меня боязнь высоты! Отпустите, умоляю, отпустите, всё расскажу!

Я подтянул его обратно и бросил на балкон.

— Ну вот и поговорили, — выдохнул я, глядя, как он беспомощно вжался в угол. — Теперь рассказывай всё подробно.

Савелий Натанович сидел, бледный, как кусок мела, дрожал и вжимался в стену балкона, словно пытался провалиться куда-то подальше от моего взгляда.

— Ну, чего молчишь, Сава? Или хочешь обратно на перила? Я ведь не робот, руки у меня не железные. Могу и выронить случайно, понимаешь?

Мышцы и правда теперь слегка ломило. Поэт же сглотнул, бросил на меня испуганный взгляд и тихо пробормотал:

— Вы просто не понимаете, это страшные люди… Они же меня закопают, если узнают.

— Да что ты? — я сделал вид, что удивлён. — Так выбирай тогда: или прямо сейчас летишь с третьего этажа вниз головой, или рассказываешь всё, и мы вместе думаем, как вытащить тебя из этой передряги. Давай, не бзди уже, выкладывай!

— Меня посадят же… — затравленно произнёс он и снова замолчал.

— Ядрёна мать, Сава, — терпение моё начало заканчиваться, — говори уже, иначе придётся тебя официально оформить как соучастника. Я наш разговор записал, — я помахал ему смартфоном, хотя на самом деле диктофон не включал.

Он открыл рот, но снова замялся. В этот момент в дверь балкона