Нефритовый шар - Дэвид Росс

У не удивился, что теперь понимает её. У запредельного мира были свои правила: расстояние и время сокращались и удлинялись, иногда неожиданно и как попало; вещи появлялись и исчезали, иногда оставляя за собой силуэты. А что касается языков – в запредельном мире он понимал все.

Он смотрел. Под одеялом что-то зашевелилось, из-под него появилось лицо. Огонёк свечи задрожал.

– Спасибо, я не голоден, – ответил Тянь Лань, посмотрев на миску.

– Я принесла вам суп, – сказала старуха, и Шань У насмешливо улыбнулся. Он знал, что в настоящем мире у Тянь Ланя не было времени узнать язык, на котором говорила старуха; они оба разговаривали, не понимая друг друга.

Старуха потянула Тянь Ланя за руки и усадила его в постели. Шань У изумился, увидев, как тот постарел с тех пор, как они расстались. Его глаза запали, кожа стала пепельной.

– Не пролейте, – сказала старуха и поднесла ложку с супом ко рту Тянь Ланя; тот неохотно приоткрыл рот.

Ему, похоже, было больно глотать. После нескольких ложек Тянь Лань поднял руку.

– Не могу, – сказал он.

– Мы молимся за ваше выздоровление, господин.

Тянь Лань опустился обратно в постель и уставился в потолок, дыша часто и неглубоко. Старуха взяла ещё одно одеяло и осторожно положила сверху, потом забрала поднос и вышла из комнаты. Едва она вышла, Шань У – его другое тело двигалось словно призрачная тень – подошёл к Тянь Ланю. Для старухи он оставался невидимым, но Тянь Лань сразу его заметил.

– Шань У, – просто сказал он, его голос был лишь бледной тенью прежнего. – Знай: я почти подошёл к концу этого пути. Когда я пройду через дверь, это будет последний раз. Я больше не вернусь.

Его лицо исказила гримаса, но он продолжил:

– Спасибо, что проводил мой дух. Увидеть тебя снова было моим желанием.

Он закашлялся. А потом всё было кончено. Морщины на его лице разгладились, оно приобрело выражение полного покоя. Шань У увидел, как дух старика покидает тело – на несколько мгновений его осветил мягкий свет, затем исчез.

Шань У сел возле тела Тянь Ланя, исполненный глубокой печали. Но, как и печаль после смерти отца и матери, она рассеялась, уступив место всепожирающей тьме в его сердце.

«Тянь Лань стал жертвой своего желания творить добро», – подумал он.

Шань У не будет ничьей жертвой.

Караван отправился в последний переход до Хотана через час после рассвета. Раньше, когда его звали Шань Му, он был послушным сыном, который подчинялся, как и все остальные, который выглядел так, словно знал свою судьбу и был счастлив, что она ведёт его. Но раньше было раньше. Теперь он знает свой путь. Теперь он сам себе хозяин. Теперь он Шань У.

Глава 36

Покачивающийся верблюд постепенно остановился. Шань У поднял голову и увидел множество верблюдов, собравшихся на узкой дороге в ожидании. Посреди рыжей, переливающейся пустынной равнины возвышались, словно вытянутые пальцы, башни большого города, построенного в оазисе. Солнце клонилось к закату. Свирепая жара немного смягчилась, тени начали удлиняться и темнеть, солнечные лучи становились наклонными и жёлтыми.

– Я ехал рядом с тобой, чтобы не дать тебе выпасть из седла, – сказал Ахмед. – Ты много говорил во сне.

Шань У увидел в глазах Ахмеда новый огонёк – тот, похоже, тоже заметил, что в нём что-то изменилось, хотя Шань У и сам пока до конца не понимал что.

Они проехали через городские ворота.

– Добро пожаловать в Хотан, – сказал Ахмед. – Возможно, он известен тебе как Гудана. Это торговый город, который вырос на оазисе. Здесь много путников – одни привозят вещи на продажу, другие остаются и открывают лавки. Здесь ты найдёшь всё что угодно.

Хотан, стоящий на старинном торговом пути, процветал. Жители города гостеприимно относились к чужестранцам и всячески помогали им в торговле. Ахмед и его караванщики направились к постоялому двору – караван-сараю, располагающемуся в лабиринте узких улочек, которые вели к базару.

Они подошли к большому зданию цвета охры. Ахмед немного поговорил с молодым человеком, вышедшим их встречать.

– Скажи Мизбену, что Ахмед вернулся с сокровищами из далёких стран, – сказал он, улыбаясь так широко, что его зубы блестели на солнце.

Юноша исчез внутри здания. Вскоре оттуда вышел высокий человек с остроконечной бородкой. Ахмед поздоровался с владельцем караван-сарая, тот радостно обнял его.

– Шань У, – позвал Ахмед, широким жестом показывая на Мизбена, – познакомься с Мизбеном, владельцем этой роскошной обители.

Тот поклонился Шань У, затем повернулся к Ахмеду.

– Ты привёз то, что я просил? – спросил Мизбен.

Ахмед снова сверкнул белозубой улыбкой:

– Конечно!

Ответ порадовал Мизбена. Он провёл их через ворота на широкий двор. Вдоль стен располагались стойла для животных и покои для людей. Верблюдов привязали к стойлам, разгрузили и повесили на морды мешки с кормом; караванщиков развели по комнатам.

– Мне нечем заплатить, – сказал Шань У.

– Ахмед поручился за тебя, – ответил владелец. – Он считает, что тебе будет нетрудно расплатиться после того, как ты освоишься.

Позже, когда он отдохнул в скромно обставленной комнате – стол, пара скрипучих стульев, медная масляная лампа и койка с потрёпанным покрывалом, – наступила ночь, и Шань У вышел на улицу вместе с Ахмедом.

– Давай посмотрим, что нас ждёт на базаре, – сказал он.

Слова не были какими-то примечательными, но вот тон, которым их произнесли, казался странным, словно за ним крылась какая-то тайна. Однако Шань У не стал задавать Ахмеду вопросов и безмолвно пошёл рядом с ним, впитывая виды и звуки города – и чудесные, и не очень. На многих перекрёстках сидели нищие, вытянув перед собой сложенные чашечкой руки, а богачи проходили мимо, не обращая внимания. Шань У тоже притворился, что никого не видит, но одна фигура – одетая в тряпьё старуха, сидевшая под кривым деревом на трёхногом табурете, – привлекла его внимание.

– Постой! – сказал Шань У Ахмеду и направился к женщине. – Мне снова понадобятся твои деньги, – добавил он, обернувшись через плечо. Это был не вопрос.

– Куда ты идёшь? – воскликнул Ахмед.

Шань У пропустил его слова мимо ушей. Когда он дошёл до старухи, та смерила его презрительным взглядом, словно это она оказывает ему услугу. Она ничего не сказала – лишь взяла иглу, лежавшую у неё на коленях, и сунула её в небольшой костёр, на котором грела котелок с водой. У другой её ноги стояла миска с чернилами.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила она, смотря на раскалённую иголку.

Шань У взял палочку из кучи хвороста, который старуха собрала, чтобы поддерживать огонь, и нарисовал на земле узор и иероглифы, которые были