Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я посмотрел на Орокана и его измученных, потерявших все соплеменников.

— Вы пойдете с нами?

Он медленно кивнул, а в его темных глазах на мгновение вспыхнул огонь.

— Хунхузы наш дом сожгли. Наша месть. Мы твоя тропа будем!

— Хорошо, — бодро сказал я, стараясь голосом придать уверенности подчиненным. — Орокан, веди нас к Левицкому!

До вечера Орокан вел нас известными лишь ему одному тропами. Уже темнело, когда мы вышли на просторную поляну, на которой виднелись приземистые крыши нескольких землянок. Навстречу нам вышло несколько человек. Впереди Левицкий, бородатый, осунувшийся, с лихорадочным блеском в глазах. За ним молчаливый, похожий на натянутую тетиву Сафар, кряжистый Тит и старый Захар. За ними виднелись и карийские каторжники — Ефим и его компания.

Радость встречи была горькой, как полынь. Мы обнимались молча, по-мужски. Я оглядел их, Тит похудел, Софрон прихрамывал, а у Левицкого на лице появилась пара шрамов. Лишь Сафар и Захар не изменились.

Потом Левицкий повернулся к станице.

— Пойдемте в землянку.

В тесной, пахнущей каким-то грибным духом землянке, куда мы набились, как сельди в бочку, Левицкий и начал свой рассказ.

— Прошлое лето выдалось неспокойным. Хунхузы совершали набеги по всему Амуру. Но то, что случилось с нами — это было не случайное нападение! Они, видимо, пронюхали про наш прииск и шли точно на нас. Сначала разгромили стойбище Амги, затем двинулись к прииску. Возглавлял их сам Тулишэнь, небезызвестный тебе маньчжурский «купец». Они пришли не просто грабить — они пришли забрать наш прииск!

Левицкий посмотрел на Орокана, и тот подтвердил его слова коротким кивком.

— Курила, помнишь тех нанаек, которых мы у него отбили? — взял слово доселе молчавший Тит. — Одна из них еще была дочерью вождя. Вот он на нас и озлился!

— Да, — подтвердил Левицкий. — Этот Тулишэн тогда потерял не только рабынь, но и важный рычаг давления на местные племена. И он пришел мстить, а заодно и забрать то, что считает своим по праву сильного — наше золото! Маньчжуры сейчас хозяйничают на прииске, — закончил Левицкий. — Заставили тайпинов мыть для них золото. Мы ушли с боем, поближе к казачьей станице, и вот разбили здесь лагерь. Выживаем на то золото, которое я успел с собой прихватить. Я как раз собирался пойти торговать в стойбище, когда все началось, Взял мешочек песка для торговли. Вот на него и покупаем потихоньку соль да муку!

Я посмотрел на их измученные, заросшие щетиной лица. Они сделали все, что могли — спасли людей и остались боеспособным отрядом. И при этом мои товарищи не могли ни поселиться в станице, среди наших, русских людей, ни обратиться за помощью к казакам, дабы отбить наш прииск. Ведь и они беглые каторжники, да и предприятие наше незаконное! Что бы они им сказали? Помогите отбить наш нелегальный прииск? Казаки бы их тут же арестовали, а прииск забрали в казну.

Но теперь все иначе.

Вновь посмотрев на расстроенные лица своих товарищей, я торжественно произнес:

— Теперь мы можем потребовать, чтобы власти помогли нам вернуть нашу собственность. Прииск я узаконил, с ним все в порядке!

И тотчас же достал из-за пазухи пакет с документами, обернутый в промасленную кожу, положив его на стол.

— Во-первых, в Петербурге я заказал оборудование для золотодобычи, нанял людей для работы и охраны, а во-вторых, оформил наш прииск — теперь это законное предприятие, зарегистрированное в Сибирском комитете. Самому мне тоже удалось легализоваться — теперь я подданный Российской Империи. Так что, хоть вам на глаза властей пока лучше не попадаться, но в деле защиты от хунхузов мы можем просить помощи.

Я обвел взглядом их ошеломленные, недоверчивые лица.

— Ну, это совсем другое дело! — Левицкий первым оценил эту новость. — Раз так, мы можем обратиться за помощью к властям. Идем завтра в станицу, к атаману! А то вот здесь поселились. Боязно там показываться часто. Все же белые, — усмехнулся корнет.

Прервав «военный совет», мы занялись более насущными делами: размещением людей на ночлег. Землянки наших «беженцев» с прииска не могли вместить вновь прибывших, а ночевать под открытым небом было невозможно — несмотря на весну, ночи, как всегда в Приамурье, стояли холодные. Пришлось авральным порядком делать шалаши. Прасковью Ильиничну мы поселили в землянке Левицкого, а сами с бывшим корнетом улеглись в свежеустроенном, ароматно пахнущем кедровой хвоей шалаше.

Засыпая, я рассказал ему про нас с Ольгой и про счастливое завершение дела с поместьем. Узнав, как из-за Селищева их семейство оказалось на грани разорения, Левицкий скрипнул зубами:

— Мерзавец! Если я только выберусь отсюда — непременно вызову подлеца на дуэль!

— Успокойся, Вальдемар, он свое уже получил. А вот к сукину сыну Тулишену у меня есть пара вопросов… Ладно, утро вечера мудреней.

На следующий день мы с Левицким отправились в станицу Тепляковская, находившуюся в пяти верстах выше по течению речки Невер. Это оказалась маленькая деревянная крепость, вросшая в почву бескрайней тайги. Она стояла на небольшой, раскорчеванной поляне, вырванной у леса топором и огнем, и казалась форпостом человеческого упрямства на краю света.

Когда мы оказались на улице станицы, я смог рассмотреть ее получше. Единственная улица, широкая и раскисшая от весенней распутицы, вела от ворот в глубь поселения. По обе стороны от нее низкие, кряжистые, сложенные из толстых, проконопаченных мхом лиственничных бревен, а их маленькие, похожие на окна бойницы настороженно взирали на окружающий мир. Из труб, сложенных из дикого камня и глины, к хмурому небу тянулся дымок. Возле каждой избы, у самой стены леса, зеленели отвоеванные у тайги небольшие клочки земли — огороды, где уже зеленели первые всходы. Тут же стояли аккуратные стога сена, пахнущие прошлым летом, и приземистые, крепко сбитые амбары и риги.

Станица оказалась почти безлюдной — большинство жителей были в поле. Женщины в простых платках и домотканых сарафанах, с грубыми, привычными к работе руками, провожали нас долгими, любопытными и оценивающими взглядами. Бородатые, с обветренными лицами мужчины, почти все были с оружием, а в их взглядах читалась недружелюбная, извечная настороженность пограничья. Узнав у них, где живет атаман, мы вскоре уже стучались в его дверь.

Изба атамана, Елизара Фомича, стояла в самом центре станицы и выделялась среди других лишь размерами да добротностью. Нас встретил сам хозяин — рыжий, бородатый казак лет сорока, с цепким, испытующим взглядом светлых, с волчьим прищуром, глаз. Оглядев с ног до головы, он без лишних слов пригласил нас в дом. Внутри было просто, но чисто: беленая печь, широкий стол, лавки вдоль стен, а в углу под образами висела шашка в потертых ножнах и тяжелая нагайка.

— Господин атаман, разрешите обратиться! — начал я, волей-неволей беря на себя задачу налаживания отношений с местным начальством и выкладывая на стол пакет с документами. — Мы — собственники золотого прииска «Амбани-Бира». Вот бумаги из столицы, из Сибирского комитета. Ведем разработку прииска на ручье Амбани, на земле, отведенной нам по закону. Вчера я вернулся из столицы и выяснил, что наш прииск был захвачен бандой хунхузов под предводительством маньчжурского разбойника, купца Тулишэня.

Елизар Фомич медленно, словно не веря, взял бумаги, повертел их в своих мозолистых руках, вглядываясь в казенные печати. Он, возможно, не смог бы в полной мере понять содержания лежащих перед ним документов, но вид гербовой бумаги произвел впечатление.

— Господин атаман, — перешел я к главному. — Эти бандиты, привлеченные слухами о золоте, не остановятся на нашем прииске. Сегодня они грабят нас, а завтра, разжившись оружием и провиантом, придут к вашей станице. Это уже не просто разбой, это вторжение иностранных бандитов на территорию Российской Империи! У меня есть люди, чтобы попытаться отбить прииск самостоятельно. Но могут быть большие потери, да и часть хунхузов наверняка разбегутся. Помогите изгнать их!