И было это так - Лена Буркова

однажды (в какой-нибудь неказистый и провальный день) масштаб моей немасштабной личности? Когда-то я считала себя сильной и сообразительной (подлинной нетакусей!), но это заблуждение быстро кануло в лету – стоило только совершить ошибки, которые я обещала себе никогда не совершать, и попрыгать на тех же граблях, на которые наступали люди, становившиеся в прошлом жертвами моих высокомерных насмешек. Очень остроумно щелкала меня по носу суровая реальность и учила понимать, что в действительности никто не умен и никто не глуп, что навешивание ярлыков – абсолютная ересь, что категоричность в ряде суждений зачастую идет нога в ногу с черствостью сердца: если как следует разобраться, то все и всегда зависит от контекста.

Я открываю рот, чтобы заявить (и тем самым избежать различных тяжких испытаний и проверки на стойкость духа, ответственность за которые неизбежно перекладывают на Бога), что, «вообще-то, я достаточно мнительна, ипохондрична, тревожна, пожалуйста, please, bitte, por favor, прошу тебя, будь ко мне немного снисходительнее», – но Бог резко останавливается, отпирает незаметную постороннему глазу дверь (спрятанную в гуще шиповника и наверняка известную лишь близким гостям) и спрашивает с хитрецой:

– Зайдешь на территорию могущественной личности? Сыграешь в игру между жизнью и смертью? Или рефлекторно и трафаретно отправишься на попятную?

Изображая тщательное осмысление нашего текущего положения, я благодушно усмехаюсь про себя: ну и забавность – этот его вопрос! Этот его вопрос – ну просто забавность! Еще пару дней назад я могла бы серьезно призадуматься над ним, медлить, колебаться, переминаться: нужно ли мне вообще впутываться в подобную историю и принимать участие в подозрительно-привлекательной авантюре? Но сейчас сомнений нет: конечно же, я зайду на территорию могущественной личности! Мы сюда столько летели, ехали, шли, что уже поздно разворачиваться! Да и чем, в сущности, я рискую? Сделать несколько шагов вперед, почтительно остановиться у входа, всмотреться (на всякий пожарный) в отдаленные углы, заселенные газонокосилками-лопатами-мотыгами, и зрачками просканировать кусты малины – однозначно и стопроцентно мне по плечу. Важное уточнение в связи с обновлением ключевых компонентов моей операционной системы: отныне и впредь – мне по плечу.

– В таком случае – вперед и с песней! – торжествует и веселится Бог. – Важное уточнение в связи с обновлением ключевых компонентов твоей операционной системы: не пытаясь взять под контроль никому неподвластное будущее, с победной и задорной песней – вперед!

Глава седьмая,

где я очень смелая и преисполненная гордостью за себя

И я переступаю порог!

Глава восьмая,

где мои бока обрастают дополнительными объемами

Внутренний дворик приземистого каменного дома объят тишиной – лишь журчит сладкоголосой трелью мраморный фонтанчик, убаюкивая бархатистым перезвоном старое гранатовое дерево, прикорнувшее напротив распахнутого окна и сгорбившееся в кресле-качалке, точно пожилой землепашец с пигментными пятнами на теле. Тонкие шершавые ветви разомлели от беспощадного зноя, согнулись в полупоклоне под тяжестью спелых плодов: тронь ненароком красный мячик кончиком ноготка – и он тут же треснет, рассыпаясь на триллион алых зерен и разбрызгивая терпкий сок.

В такт чарующей мелодии колышутся, пританцовывая, махровые банные полотенца, накрахмаленные простыни и наволочки с искусной вышивкой, совершают незамысловатые махи острыми углами, надуваются викторианскими дирижаблями. Натянутая между абрикосовыми деревьями веревка чуть покачивается от их асинхронных движений: вверх и вниз, плавно и плавно, вверх и вниз, плавно и плавно, вверх и вверх, вниз и вниз, плавно и плавно… Плененная дыханием укромного крова, я благоговейно замираю у края газона, не решаясь пройти дальше – а ну как поломаю атмосферу суетой и топотом, остановлю ленивый августовский бал, разрушу белые чары?

– В такую жару единственное спасение – всемилостивый и освежающий Вардавар! [6] – улыбается Бог, затворяя ворота. – Знаешь, кто придумал этот эффектный и озорной праздник?

– Армяне?

– Ну а кто же еще?! – закатывается добрым смехом Бог. – Идешь по Еревану с компуктером под мышкой, намереваясь слиться с толпой переехавших айтишников, – и кааа-ааа-аак получаешь на голову полное ведро проточной воды от какой-нибудь тихой бабулечки, атакующей с балкона и хихикающей, точно десятилетний юнец: сколько прохожих увернется от живительных брызг, а сколько – встанет столбом и взвизгнет на всю мокрую улицу?

Я представляю холодные капли, их шипение от соприкосновения с разогретой, как блинная сковорода, кожей, стремительное испарение жидкости над светлыми волосками – и думаю: вот бы хоть раз в жизни отпраздновать Вардавар! Да, решаю я, в следующем году обязательно возьму билеты на самолет (месяца за четыре, чтобы подешевле), забронирую комнату в гостинице с царскими вензелями под шикарными статуями-львами (иными словами – дорого-богато и чин по чину) и куплю водяной (с космическим резервуаром) пистолет. Едва уловимое дуновение теплого ветра (никакого намека на влагу, но стопроцентная симпатия к принятому решению) подталкивает меня, направляет, приводит к тесной веранде, притаившейся в объятиях виноградных зарослей: входи, гость, но будь вежлив и миролюбив, соблюдай правила хорошего тона, не сквернословь по мере возможности, а еще, конечно, разуйся, потому что по плетеному паласу так приятно шлепать босиком!

– А куда ушел хозяин? – шепотом интересуюсь я. – Он присоединится к нашему обеду?

– У него свои заботы.

– Какие?

– Он пасет в полосатом худи полосатых пчел на пасеке, нюхает дикие цветы у лесных опушек и одним глазом наблюдает за досугом воспитанников.

– Нешуточные занятия!

– Как раз подходят для того, чтобы не сойти с ума от фундаментальной работы.

Глубокая убежденность, что здесь меня взаправду ждали (иначе зачем организовали пиршество?), переполняет душу признательностью и сентиментальностью. Лиричность семейно-дачных выходных напоминает керамическую вазу с амарантовыми георгинами и старую мебель, занявшую пространство маленькой придомовой комнатки от перил и до перил: круглый и уже сервированный стол на резной ножке, два деревянных стула, торшер с шелковым абажуром, громоздкий комод под горой исторических романов, навесная полка со стеклянными мисками и глиняными горшочками, пожилая пара бурых кресел, протертых и продавленных многочисленными визитерами.

– Уютно, – говорю я. – Как на фото в ламповом паблике.

– И вкусно, – кивает в сторону угощений Бог. – Продегустируешь?

– По всей строгости!

Я ополаскиваю разгоряченные ладони под маленьким уличным рукомойником у крыльца, вызволяю ноги из рабства сандалий, босиком иду по паласу веранды (как мне было велено ранее!) – и сажусь за ломящийся от снеди стол.

Сглатываю слюну.

Графин охлажденного вишневого компота (настоящий рубин без огранки) переливается и искрится на свету. Бордовые линии струятся по глади белой скатерти к рифам столовых приборов, арбузным островам, дынным утесам и сливовым дюнам, дразнят оголодавшие рты. Сугробы домашнего сыра на перине из огородной зелени так и манят, так и призывают взять