И было это так - Лена Буркова
– Вкууусно.
– Конееечно, – мычит уплетающий за обе щеки Бог. – Это же не фастфуд на прогорклом масле, который запихиваешь в себя на бегу, а потом весь день маешься запором, изжогой и коликами.
– Не ругайся на картошечку фри! – угрожаю я кубиком брынзы, нанизанным на шпажку. – Она – сущая подмога и манна небесная между вечными дедлайнами!
– Ты ж моя пылкая поклонница жареного, острого и панированного! Тогда не ругайся на сложную систему пищеварения, способную заверещать на весь кишечник: «Пощадиии!», «Остановииись!», «Буууэээ!» – придуманную с таким расчетом, чтобы твои любимые картошечка фри и пикантные крылышки с соусом барбекю тебя же и не погубили!
– Один раз в тысячу лет не…
– Ты, наверное, хотела сказать: «Пару-тройку раз в месяц?» – многозначительно щурится Бог. – Или: «Бесконтрольно и исступленно в обеденные перерывы нескончаемых стрессовых недель?»
– Ах, так?! – рычу я утробно. – С каких пор подглядывать исподтишка – это норм и окей?
– Я не подглядываю, а приглядываю, – словно пойманный за постыдным деянием, Бог опускает глаза и манерно расправляется с бараньим кебабом, обильно посыпанным колечками белого лука, петрушкой и сушеными ягодами барбариса.
Скррип-вжжик-вжжик, лязгает зубчатый ножик. Тыцц-тыцц-тацц, цокает вилка. Умиленная нечаянным смятением Бога, я лукаво-лукаво улыбаюсь:
– Ну и как мне отныне, под неусыпным надзором, делать дела грешные?
– Ежели без делания грешного дела никак не обойтись, – примеряя на себя театральную чопорность, бурчит Бог, – то следуй примитивному правилу: да не причини вреда ближнему и не очень ближнему своему. Короче говоря: будь хорошей, а плохой – не будь.
– Вот так просто?
– Не очень-то это просто…
– Смеешься надо мной?
– Нет, – продолжает бурчать Бог. – А что ты ожидала? Получасовую лекцию на тему «Не согреши»? Или тренинг по духовно-нравственному росту и достижению осознанной осознанности? Полная безгрешность – если допустить саму мысль о ее наличии во вселенной – даже меня способна порядком напугать! Очевидно же, что всякая радикальность, в благих или не благих целях, – это истинный мрак и ужас! Представляешь, в какое тусклое и жесткое место превратился бы мир?
– Наверняка музыкальные фестивали выкорчевали бы за ненадобностью, – разжевывая веточку тархуна, поддакиваю я. – И шатры шаткие, и слова нецензурные, и колу с коньячком под неохватными толстовками, и прочее сопутствующее и неотъемлемое…
– Что за страшные вещи ты произносишь всуе?! Что за упаднические этюды?! От таких рассуждений только в петлю лезть!
– Прости.
– Прощаю, – отмахивается Бог. – Попутно замечу, что музыкальные фестивали – это что-то с чем-то! Согласна? Ну конечно, согласна! Фестивали музыкальные – это любовь моя и боль моя в буквальном смысле этих противоречивых слов! Слушай, пока настроение подходя…
– Не могу поверить, что ты куролесишь на фестивалях, а не запираешься отшельником в сырых пещерах, чтобы там хрустеть сухарями и пить родниковую жидкость… – бесцеремонно втискиваюсь я в зарождающуюся посреди застолья повесть.
– …настроение подходящее, – таранит Бог. – Попытался я, вопреки сумасшедшему слэму и кипящей толчее, прорваться к сцене…
– Полагаю, не ты один… – снова вклиниваюсь без зазрения совести.
– …и вдруг, нежданно-негаданно, кто-то запустил прямиком в мой затылок стеклянную бутылку…
– Камикадзе! – отпускаю тоненький хохоток.
– …ну а я в ответ швырнул хот-дог с венской сосиской и горчичной заправкой…
– Бесовщина! – слегка сбиваюсь и задыхаюсь.
– …и понесло-о-о-ось: адреналин, разбитые носы, полиция, ближайший участок, тоскливые бумажные дела, подписи, протоколы, взаимные извинения, слезные покаяния…
Растеряв последние крупицы самообладания, я вдрызг захлебываюсь гоготом, орошаю брызгами компота окрестность и шальным взмахом руки (для экспрессивности картины!) отправляю пустой кувшин в полет. Бог восклицает что-то вроде «Аааэээййй!» и, жертвуя собственным стаканом, умудряется ловко поймать снаряд. Я испускаю в ответ жалобно-смешливое «Уууыыыааа!», в одну секунду усмиряю себя и спрашиваю с самым серьезным видом из всех возможных серьезных видов:
– Ты же мог телепортироваться в тихое и безопасное местечко? В гримерку обожаемой группы? Или даже в их приватный концертный автобус?
– Мог, – кивает он, вновь уберегая кувшин от моих темпераментных конечностей. – Но разве такой поступок был бы честным по отношению к другим задержанным?
– Нет.
– То-то и оно.
– Похвально.
– То-то и оно.
– И чем же закончилось сие приключение? – испускаю я участливый вздох, осторожно собирая с пола мелкие осколочки (как-никак улики, способные рассказать достопочтенному и гостеприимному хозяину о моем лиходействе!) и перекладывая их в фарфоровое блюдечко с золотой каемочкой. – Отыскал безумца, палящего бутылкой пива по Богу?
– Отыскал, – поглощая на десерт заусенец с мизинца, ухмыляется образец справедливости. – И отправился с ним в заточение. И провел в неволе семь суток. И научился играть в подкидного. И освоил азы по завариванию чифира, от первых глотков которого меня чуть не вырвало на матрас. И за компанию проехался в плацкарте, сопровождая паренька в его родной поселок и еле-еле умещаясь на верхней полке. И выяснил, что на самом-то деле целился он не в меня, а в нового басиста. Какой вывод, соответственно, можно сделать?
– Вывод? – погружаюсь я в раздумье. – Вывод такой: ни в коем случае нельзя употреблять алкоголь в больших количествах, разрешать конфликты путем насилия и разгрызать заусенцы до мяса с кровью?
– Да-да-да, безусловно! – пропускает мимо ушей мои рассуждения Бог. – Однако вывод несколько иной: ох уж эти басисты – косточки в горле и чумное племя! Одни проблемы от них!
Глава девятая,
где мои округлые бока вырывают из объятий удобного кресла и поднимают в горные горы
Покой послеобеденных часов накрывает наш идиллический закуток ажурным пологом, успокаивает жаркое дыхание дня, разрешая замедлиться и обратиться в слух: тишь да гладь. Сытые, беззаботные и поочередно зевающие, мы отдыхаем в мягких креслах, принявших форму наших тел, и разглядываем бесстрашные жилища бесстрашных местных обитателей, скособочившиеся под мшистыми скалами, обросшие плющом и стряхнувшие с себя вяжущую побелку.
Густая, властная, гипнотизирующая истома витает в воздухе.
Каждая живая душа заведомо обречена принять капитуляцию перед такой могучей волей, растечься по горизонтальным поверхностям расплавленным сулугуни, впитаться пряным сациви в пухлые подушки – и проспать до завтрака следующего дня, похрапывая от блаженства.
Да, участь любого существа предопределена в этот час.
Участь и удел любого, но только не рыжей, с фисташковыми глазами кошки, дерзко и недвусмысленно выражающий протест своим неожиданным появлением на веранде. «Ну и что тут
