Лавка запретных книг - Марк Леви
____________________
Страна была буквально отрезана от новостей во внешней мире, а пенитенциарный центр и подавно. Заключенным не полагалось ни телевидения, ни газет, ни книг. Годы отсидки превращались в дыру во времени. Митч сам себя не узнавал. Установилась суровая повседневность, в которой он научился дотягивать до конца дня и выживать ночами, спасая себя воображаемыми проектами один другого несбыточнее.
____________________
И вот настало утро, когда Митч очутился на тротуаре, рядом с телефонной кабиной, обломком минувших времен. Он понимал, что не сразу станет прежним, но у него был взгляд человека, не утратившего надежды на новую жизнь. Он посмотрел напоследок на сторожевую вышку и удалился, прихрамывая: всякий раз, когда у погоды был в плане дождь, у него начинала ныть правая нога. На перекрестке набрался сил и улыбнулся, вспомнив Сержанта, обреченного дальше влачить существование внутри тюремных стен.
Ему пришлось долго ждать автобуса, чтобы вернуться в город. За окнами то зеленели поля пшеницы и ячменя, то громоздились шеренги жилых домов. Через два часа Митч сошел с автобуса и потащился дальше, прихрамывая на одну ногу, пока не остановился перед витриной, забранной металлической шторой, в щелях которой можно было разглядеть пыльные книги.
Митч вошел во дворик, где спал на старой крышке мусорного бака помойный кот. При появлении человека он открыл глаза и внимательно на него посмотрел. Митч поприветствовал его кивком и полез в карман за ключами. В магазине он уселся на табурет за прилавком и просидел так остаток дня, глядя на кавардак, устроенный полицейскими при его аресте. Время больше не имело власти над ним; пять лет за решеткой без единого посещения научили его делать из времени своего союзника. После наступления темноты он представил себе Вернера, флиртующего с мадам Ательтоу, призрак Матильды, порхающий перед книжными полками, и мадам Берголь, листающую взятую с тумбы книгу.
И тогда на его лице расцвела улыбка до ушей.
____________________
Приводя в порядок свой книжный магазин, Митч запрещал себе вспоминать прежнюю жизнь. Он принял такое решение еще в тюрьме и отлично запомнил тот момент. Дело было под вечер, когда он отказался выполнять глупый приказ. Дежурный надзиратель посоветовал ему тогда не дурить и напомнил, что ровно за полгода до конца тюремного срока было бы неразумно оступиться и продлить свою отсидку. В его голове копошились самые разные мысли, становившиеся все более мрачными, смесь злости и чувства обреченности. Пережевывание прошлого было способом прогнать скуку, но при этом усугубляло медленно убивавшее его отчаяние. В тот вечер Митч почувствовал, что скользит по опасному склону вниз и скоро достигнет точки невозврата; пока еще не стало поздно, он поклялся себе думать впредь исключительно о будущем.
Не было дня, когда у него не появилось бы причины изменить своей клятве, когда воспоминания дьявольским образом рождались сами собой, стоило ему начать раскладывать на тумбе книги, заглядеться на женский силуэт за витриной магазина, замечтаться в тени от дерева за окном, протянувшейся по полу между двумя книжными шкафами, случайно глянуть утром или вечером на крышку люка во дворике. Но раз за разом Митч находил силы избежать соблазна.
Однажды солнечным утром он решил почитать на скамейке в парке, но весь его унылый облик и тем более хромота так не понравились родителям игравших на детской площадке неподалеку малышей, что они вызвали полицию.
За несколько дней до открытия магазина Митч, возвращаясь домой, увидел на улице пару, державшуюся за руки. Он проследил за ней до вокзала – им оказалось по пути, – и эта картинка разбудила в нем забытые чувства. На вокзале он потерял тех двоих из виду, и, выйдя на перрон, прогнал из памяти воспоминания о вечерах, проведенных в маленьких кафе и в прокуренных джаз-клубах. Но в поезде вспоминания вернулись, то же самое произошло, когда он готовил себе на кухне ужин. Черты Матильды всплыли в его памяти нечетко, как на помутневшей от времени фотографии. Сердце заныло, и он нашел спасение в вечернем чтении.
10
Уснувший дом
Чемодан был так тяжел, что ей трудно было снять его с ленты транспортера. Кто-то хотел ей помочь, но она успела справиться сама. Найденную после стольких лет в кармане плаща мелочь она восприняла как знак – непонятно, хороший или плохой, но монет хватило, чтобы завладеть багажной тележкой. Миновав таможенный пост, она вышла из здания аэропорта. Пассажиры, переминавшиеся в очереди на такси, ежились на свежем утреннем ветерке. Анне был знаком ветер равнин, ослепительный снег, покрывающий поля, затвердевшие сугробы в оврагах, белое облачко пара изо рта при быстрой ходьбе; холода она не боялась. Годы, прожитые вдали от дома, были нелегкими, и когда таксист спросил, довольна ли она путешествием, она затруднилась с ответом. У нее за печами остались тяжелые зимы, упорный труд, когда она забывала считать часы, отказ от любви, принесенной в жертву проекту, значившему для нее больше, чем любовь и взаимность. Она сбежала, многое узнав о своем ремесле, о самой себе, о своей стойкости и стоящих перед ней пределах. Того, что ей удалось в результате скопить, должно было хватить на осуществление мечты.
Когда машина выехала на автостраду, Анна прижалась виском к стеклу и задремала. Прошел час, и она, открыв глаза, увидела свой пригород. Место кинотеатра авторского и экспериментального фильма занял магазин духов, на углу, где раньше был банк, теперь были аптека и банкомат. Она расплатилась с таксистом, затащила чемодан на крыльцо, нашла ключ и отперла дверь своего дома.
Дом не слишком пострадал, так долго простояв пустым. Анна распахнула ставни на окнах первого этажа, открыла воду и газ, начала снимать и сворачивать простыни, которыми перед отъездом накрыла мебель.
Ближе к полудню, более-менее закончив уборку, она убедилась, что вернула дому былую прелесть, и заулыбалась. Поднялась на второй этаж, включила в ванной
