Развод. Мне теперь можно всё - Софа Ясенева

***

Лена Ручей "Развод. (не) мой мужчина"

Глава 8 Лидия

“Думаю, ты слишком наивная. Я тебе приоткрою глаза на твоего мужа.”

И вложение с тремя фото.

Дрожащими руками открываю первое. Сердце глухо бухает, будто меня ударили в грудь. Толмацкий у ресторана стоит с какой-то женщиной и целует её. Снято со спины, он почти полностью перекрывает обзор, и лицо её рассмотреть невозможно. Но это точно не я. Чужое пальто, чужие волосы. Кадр зимний, у «Сакуры», модного японского ресторана, куда он якобы не ходит — и куда мы вместе никогда не выбирались.

Вторая фотография снята изнутри кафе: Толмацкий сидит за столиком с блондинкой. Первая была рыжая. Две разные женщины — и ни капли смущения. Она смотрит на него с явным флиртом, рука почти касается его руки. А он улыбается так, будто весь мир у его ног. Расслабленный, довольный жизнью, чужой. Не мой.

Третье фото добивает. Университет. Знакомое здание, чёртово крыльцо, около его «Мерседеса». И он, галантный кавалер, целует даме руку. Не просто случайный жест — театральный, красивый, демонстративный. Тот самый, которым когда-то очаровал и меня.

Чёртов дамский угодник. Предатель. На всех трёх фотографиях женщины смотрят на него так, будто готовы утонуть в нём, а он отвечает им взаимностью. Даже не пытается скрыться. Всё на ладони. Нужно было только оказаться рядом в нужный момент, и вот результат.

Меня трясёт. Смешно: я ещё думаю не о самих изменах, а о том, кто это снимал. Неужели кто-то следил за ним? Зачем? Это не выглядит как случайность — слишком разные места, разные женщины. Кто-то собирал досье. Но кто? Его конкуренты за кресло в министерстве образования? Или даже выше?

Нет, это слишком мелко для большой политики. Чтобы серьёзно пошатнуть карьеру Толмацкого, одних только этих снимков мало. Репутация примерного семьянина помогает, но она лишь часть мозаики.

Возвращаюсь к письму. Адрес отправителя ничего не говорит, только подпись интересная: «Правдолюбка». Женская. Но кто она? Любовница, отвергнутая и мстящая? Очевидец, который вдруг решил стать спасителем? Или кто-то, кому просто выгодно столкнуть меня с мужем?

Я ничего не понимаю. Мир качается, как будто пол уходит из-под ног. Хватаюсь за единственную мысль: может, получится выяснить, чья это почта. Надо спросить у мужа Марины. Он программист, шарит во всех этих штуках, за пять минут найдёт то, о чём я и не подозреваю.

Сохраняю все фото себе на телефон. Пусть будут. Будет чем ткнуть мужа в лицо, если он вдруг снова задумает давить на меня. А в случае чего — эти снимки можно будет использовать как доказательство измен при разводе.

Кладу телефон рядом на тумбочку и долго-долго пытаюсь заснуть. Но глаза упрямо цепляются за темноту, и снова и снова передо мной вспыхивает кадр: диван в его рабочем кабинете, чужие руки, чужие тени. Голова гудит.

В отчаянии включаю телевизор, начинаю бездумно щёлкать по каналам. Наткнулась на передачу, расследуют убийство. Сожитель приревновал женщину к соседу и забил её до смерти. Ужас. Вот так вот человек, с которым ты делишь кровать, вдруг превращается в монстра. Сразу переключаю. И только потом понимаю: чем-то это похоже на мою ситуацию. Не убийство, конечно. Но ведь я тоже жила с человеком, которого считала близким, а он оказался совсем другим. С этой мыслью и проваливаюсь в сон.

Утром меня будит не будильник, а чувство пустоты. Суббота. Самое время жарить блинчики, так я всегда делала в выходные. Даже не умывшись, плетусь на кухню.

Холодильник встречает меня пустыми полками, но яйца и молоко есть. В шкафу нахожу муку, сахар, соль. Автоматически замешиваю двойную порцию теста. В голове играет привычная картинка: тарелка блинов исчезает за секунды, муж с сыном спорят, кто возьмёт последний, а я стою у плиты и ворчу, что всё исчезло так быстро, а я полтора часа стояла у плиты.

Но когда ставлю сковороду на плиту, меня будто обливают холодной водой. Мне-то для кого печь столько? Два мужчины из дома ушли. А я всё ещё готовлю так, как будто они сидят за столом и ждут.

Секунда, и я вижу пустую кухню, тишину. Никто не ворчит, никто не шутит. Только я и миска с тестом.

Куда теперь это деть? Может, Лёше написать, чтобы заглянул? Или девчонок на чай позвать.

Жарю блины один за другим. Масло шипит, сковорода раскалена, кухня наполняется сладковатым запахом теста. Когда остаётся последний, вдруг в прихожей шуршит замок, хлопает дверь.

— Мам, это я!

Голос Лёши сразу поднимает настроение.

— А у меня как раз для тебя завтрак, — улыбаюсь сама себе.

— Блины? Обожаю! Сейчас, руки только сполосну.

Через минуту он уже рядом, высокий, чуть нескладный, с растрёпанной чёлкой. Тащит прямо с тарелки горячий блин, не дождавшись, пока остынет.

— Ай! — морщится, но всё равно заталкивает его в рот целиком. С набитым ртом бормочет: — М-м-м, пища богов!

— Лёш, а ты чего уже с утра здесь? — качаю головой, наблюдая, как он урчит от удовольствия.

— Не спрашивай.

— От бабушки сбежал?

— Угу. Она опять за тройку по истории пилить начала. А зачем она мне? Я ведь на архитектуру хочу. Вот физика и математика — другое дело.

— Она переживает, — пробую сгладить ситуацию. — Иногда оценки в аттестате важны. Не всегда, но бывает.

— Так зачем каждый раз одно и то же? Я что, не знаю, что эти дурацкие даты не запоминаются? Особенно когда их сразу много.

— Делай вид, что слушаешь, и кивай, — советую. — Большего ей и не нужно.

Он тянется за следующим блином. На тарелке гора уменьшается на глазах.

— Ты-то есть будешь? — спрашивает, глядя на меня поверх тарелки.

Я лишь представляю блин во рту, и внутри всё сразу сводит спазмом, подступает тошнота. Видимо, организму нужно ещё время, чтобы прийти в себя.

— Нет, я не хочу. Но ты бери, бери.

— Ага, — он снова жуёт, и тут резко, будто между делом, бросает: — Слушай, я так и не понял, ты папу прощать собираешься?

Вот тебе и переход. Неожиданный, но предсказуемый: конечно, его волнует этот вопрос.

— Всё слишком сложно, — отвечаю честно. — Вряд ли это случится.

— Это всё потому что… ну…