Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

Млынарж, принимавший в этих событиях непосредственное участие, в 1970 году будет исключен из партии, а после подписания диссидентской «Хартии-77», одним из авторов которой он стал наряду с будущим президентом Чехии Вацлавом Гавелом, будет вынужден эмигрировать в Австрию. В следующий раз с Горбачевым они встретятся в 1990-м, а в 1997 году тот приедет уже на похороны друга.

«Что такое 68 год с точки зрения 1988-го? — напишет Горбачев в книге „Жизнь и реформы“. — Это как раз и есть те 20 лет, на которые запоздала перестройка».

Между тем в СССР, где против ввода войск в Прагу рискнули открыто выступить лишь семеро диссидентов, вышедших на Красную площадь и отправленных за это в лагеря и психушки, Пражская весна обернулась свертыванием остатков хрущевской оттепели. Преследование инакомыслия приобрело совсем иной размах, все заговорили шепотом — наступила эра брежневского застоя — совсем другой хронотоп.

Газета «Правда» с официальной реакцией руководства СССР на события в Чехословакии

22 августа 1968

[РГАСПИ]

Недавний визит Млынаржа делал дальнейшую партийную карьеру Горбачева проблематичной. К тому же он не утерпел и в 1968-м отправил своему другу письмо, которого тот не получил. Горбачев не уточняет, что было в письме, но отмечает в мемуарах, что некоторое время спустя глава краевого управления КГБ намекал ему на него. С точки зрения шефа чекистов, Горбачев, который стал к тому времени вторым или даже уже первым секретарем крайкома, должен был оценить его спасительную услугу: вероятно, письмо Горбачева Млынаржу легло на стол шефу КГБ Андропову с сопроводительной запиской о том, что советский партиец не поддался искушению ревизионизмом.

Однако в 1968 году Горбачев решил завязать с партийной карьерой и вслед за женой «эмигрировать» в науку, где уровень относительной свободы был намного больше. Он сдал кандидатские экзамены, выбрал тему и стал собирать материал для диссертации. Он уже обдумывал заявление Ефремову об увольнении, но тот неожиданно вызвал его, был мрачен и велел ехать в Москву к бывшему «первому» — Федору Кулакову. В ЦК неприветливость главы края сразу объяснилась: Кулаков через голову Ефремова предложил Горбачеву должность второго секретаря Ставропольского крайкома КПСС. Это означало, что Ефремов был уже списан из высшей партийной лиги, а после его ухода второй секретарь крайкома почти автоматически становился первым.

Правила игры

Для Горбачева это была «стрелка», где его поезд должен был выбрать одно из направлений без возможности вернуться назад. Такое решение — всегда сложная дробь разных мотивов и соображений как идеалистического, так и материального характера. Перевесило, наверное, честолюбие. Вот в этот и только в этот момент, а не раньше, в очень непростом 1968 году с должности второго секретаря крайкома КПСС он и начал делать настоящую партийную карьеру.

На этом пути ему сразу же пришлось проглотить первую ложку дегтя. В книге «Я надеюсь…» Раиса Максимовна тепло вспоминает Фагима Садыкова, заведующего их кафедрой философии в Сельскохозяйственном институте. Упоминает о нем и Горбачев как об авторе монографии «Единство народа и противоречия социализма», выпущенной в Ставрополе в 1968 году. Многие идеи этой книги были созвучны идеям будущей перестройки, однако ни Горбачев, ни Раиса Максимовна не рассказывают целиком историю, связывающую их с Садыковым, мы узнаем ее детали только из книги журналиста Кучмаева.

Кафедра философии Ставропольского сельскохозяйственного института (Раиса крайняя справа в нижнем ряду)

Конец 1950-х

[Архив Горбачев-Фонда]

После появления книги Садыкова «Ставропольская правда» опубликовала, по сути, донос преподавателя истории КПСС Александра Трайнина, который обвинил коллегу в искажении линии партии. Кучмаев не поленился найти не только статью Трайнина, но и стенограмму бюро крайкома, проходившего в мае 1969 года. Вот что, по этой стенограмме, говорил там новоиспеченный второй секретарь крайкома Горбачев: «Товарищ Садыков из своего окна с затуманенными стеклами не только не увидел главного, но и то, что увидел, исказил…» (полностью его вступление должно было занять не менее 10 минут).

Положение Горбачева осложнялось тем, что один из положительных отзывов для издания книги дала его жена. Было предложение исключить Садыкова из партии, после чего он уже вряд ли смог бы вернуться в науку и в высшую школу, но Горбачев, наговорив гадостей, в конце концов, сумел повернуть так, что тому объявили строгий выговор. Садыков вынужден был уехать в Уфу, но там сумел защитить докторскую и даже стать академиком Башкирской академии наук, а в дальнейшем переписывался с Раисой Максимовной.

Это уже хронотоп застоя. На третьем курсе того же самого юрфака МГУ в начале 70-х я начал графоманить и написал рассказик «Правила игры» (так же называется одна из главок в книге «Жизнь и реформы»). Рассказик я дал почитать отцу, тот побагровел и велел его сжечь. Папа мой — профессор права — был не самого робкого десятка, но «правила» знал хорошо. Жечь рукопись я, конечно, не стал, но он меня убедил ни в какие редакции ее не отправлять.

Смысл «игры» состоял в том, что игроки должны были метать снаряд в разлинованную мишень, тут же кругом были и зрители. Если игрок попадал в «десятку», набранные им очки сгорали, а остальные устраивали ему темную, зрители улюлюкали и свистели, так что били без жалости. Но только за счет «единичек» и «двоек» очков, чтобы продвинуться в игре, тоже было не набрать, да и зрители могли потребовать дисквалификации такого игрока, поэтому все старались попасть в «семь» или «восемь» — и набрать очки, и не быть битыми.

Садыков заканчивал свою книжку в 1967-м, не думая попасть в «десятку», и она, конечно, была снабжена дежурными ссылками на труды Ленина и доклад Брежнева на последнем съезде. Но в результате Пражской весны запретная «десятка» раздвинулась, а тут как раз и донос. Горбачев сумел спустить дело на тормозах, потому что без строгача Садыкову его бы самого обнулили. Это испытание он прошел легко, но от выступления на бюро у него, конечно, сохранился нехороший привкус.

Назвался груздем — полезай в кузов. Или надо было «эмигрировать в науку», хотя там тоже можно было стать «Садыковым» или, хуже того, «Трайниным». Впрочем, отметим, никакого более крупного проявления двуличия со стороны Горбачева никто в Ставрополе не нашел. А искали многие и очень усердно.

Кавминводы — рынок капиталов

В СССР, где частный капитал находился под запретом, а «частнопредпринимательская деятельность» влекла уголовное наказание,