Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева
Клокотавшую ярость хотелось излить на бумаге, чтобы выплеснуть ее из сердца, но в фастовской лавке не нашлось ни листочка. Конечно! Кто еще тут станет царапать письма, да и о чем? Пришлось послать Луку за бумагой в Киев, наказав ему заодно купить и других припасов.
Купить! Деньги испаряются мгновенно, а жалованье так и не платят. Папенька дал Сергею с собой сто рублей четырьмя ассигнациями, советуя тратить понемногу, и это оказалось большой ошибкой: мелочные расходы гораздо разорительнее, чем если закупать все гуртом. К примеру, возок сена для лошадей стоит четыре-пять рублей, четверть овса – семь рублей, но их хватает только на четыре дня, от силы пять, а чтобы разменять двадцатипятирублевую ассигнацию на серебро или мелкие деньги, надо отдать еврею двенадцать с половиной процентов комиссии! Эти люди – настоящее бедствие Киевской губернии.
Спасает лишь то, что хозяйство у Сергея небольшое. Целый день он будет теперь занят, обучая сорок рекрутов – батальонную учебную команду, чтобы щегольнуть ими на смотре. И то еще хорошо, что осень стоит прекрасная – ясная, теплая; есть надежда, что он скоро поправится. С другой стороны, пока не наступит совершенная зима, папенька не приедет в Киев, а это значит, что скоро увидеться они не смогут. Зато вчера пришло письмо от Никиты из Минска: он уже там, поручик Гвардейского Генерального штаба! От Минска до Киева – четыреста тридцать верст, это не так уж далеко.
Войны с турками, похоже, не будет: никаких приготовлений не делается, и отставки опять разрешили – правда, только за ранами или по болезни, а по домашним обстоятельствам нельзя. Жаль. Генерал Нейдгарт получил отказ на свое представление Муравьева-Апостола в батальонные командиры (государю боятся докладывать обо всем, касающемся до бывших семеновских офицеров), а без войны никакое продвижение по службе Сергею не светит. Досадно. Но тут уж надо радоваться тому, что имеешь. В Киеве носились слухи, будто капитана Кашкарова разжаловали в солдаты и он от того сошел с ума, а о полковнике Вадковском и вовсе ничего не слыхать. Сергей Трубецкой, вернувшийся на службу в Главный штаб, не может сообщить о них ничего положительного. Он написал недавно из Петербурга, что всю дорогу от Вильны получал тревожные и неприятные известия о том, что возобновился суд над семеновцами, нашли какие-то письма, и что Муравьева будто бы вытребуют в Витебск, но с облегчением узнал в столице, что это одни пустые толки.
* * *
Кромин в самом деле запустил Вятский полк донельзя! Все дела в полнейшем беспорядке, в документах путаница, денег в кассе нет… Хотя это и понятно: кто станет заниматься службой, находясь под следствием? Солдаты негодные, какие-то рекрутские отбросы, офицеры ведут себя дерзко… Только большим усилием воли полковник Пестель удержал себя в руках после устроенного им смотра. По выражению лица нового командира ничего понять было нельзя, однако в главной квартире сразу же закипела работа.
Первым делом требовалось укрепить дисциплину. Всех баб, не венчанных с солдатами, – долой! Шинкарям запретить продавать водку всем подряд, сверх назначенной меры. Создать особые сыскные команды для поимки дезертиров, установив награду: по рублю за голову. Всех неспособных и малоумеющих солдат перевести во второй батальон, сделав его резервным, а исправных солдат из него – в первый и третий. Нижних чинов, назначенных на должности, которых они не способны исполнять, – сместить и заменить другими; неблагонадежных младших офицеров перевести в другие части или удалить из полка вовсе.
С ротными и батальонными командирами тоже надо будет разобраться, но попозже. Каждого из них Пестель знал заочно: в штабе 2‑й армии на всех офицеров были заведены секретные формуляры. Вот только Киселева больше волновали тайные сходбища масонов и карбонариев с рассуждениями о политических вопросах, а тайные вестники Пестеля доносили ему и о частных поступках, противных вере и законам, и о всякого рода разврате. Например, ему доподлинно известно, что подполковник Каспаров покрывает контрабандистов, получая свою долю от незаконного ввоза в Россию табаку, сахара, часов и кружев. Посмотрим, каков он в службе, а там видно будет.
Главное внимание сейчас следует обратить на приведение полка в надлежащий вид: обновить амуницию, обучить музыкантов, упорно заниматься стрельбой и фрунтом. Непременно отрабатывать учебный шаг! Тут уж, если другие средства не подействуют, не грех и про палки вспомнить – выколотить лень и упрямство. Шагая дружно в ногу, солдатам некогда рассуждать – слушай да повинуйся. А солдат должен всегда быть безгласен, за исключением случаев, когда начальник на смотре спросит его о претензиях.
* * *
Получив письмо от Шаховского, переданное с надежным человеком, Якушкин ушел из дома куда глаза глядят и несколько часов просидел у мельницы на речке Дымке, заглушая шумом воды свои мысли.
В Грецию он так и не собрался: мешало то одно, то другое, а потом он и вовсе раздумал ехать, узнав о резне турок и евреев после взятия майнотами Триполицы в начале октября: там перебили до десяти тысяч человек, включая женщин и детей. Смог ли бы он спокойно взирать на подобные «подвиги» борцов за независимость? В Германии и Швейцарии созданы комитеты помощи грекам; в Марселе немцы грузятся на корабли, отплывающие к Пелопоннесу и островам, – пусть едут. А он будет героически барахтаться в родном болоте.
Шаховской больше не адъютант Паскевича: в середине октября его отчислили в лейб-егерский полк, которым с августа командует генерал Головин вместо Бистрома. Во время марша к Вильне Головину донесли, что одна из рот недовольна своим командиром. Генерал поскакал туда, выявил зачинщика, приказал тут же вырыть для него могилу и засечь насмерть, а двум офицерам, выразившим свой протест, посоветовал больше заниматься фрунтом! Головин – из смоленских дворян, жена его – кузина Мишеля Фонвизина… В этом полку Шаховской долго не продержится, он уже написал прошение об отставке.
Вторая новость тоже была дурной: Ивана Щербатова доставили в Витебск, где находится главная квартира 1‑й кирасирской дивизии. Ее командир генерал Орлов назначен в новую судную комиссию, которая заново разбирает дело семеновцев. Виновников «бунта» хотят установить из переписки Щербатова с Ермолаевым; Шаховской предупреждает, чтобы Якушкин был готов. К чему готов? Да ко всему.
Конечно, его имя тоже всплывет: он же писал к Щербатову после семеновской истории. И Чаадаев писал, и Муравьев… Ах, зачем Иван не сжег эти письма! А может быть, и успел сжечь… Во всяком случае, опасаться того, что Щербатов, и сам ни в чем не повинный, каким-нибудь образом очернит своих друзей, совершенно не стоит.
