Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов
Многое из того, что говорил Павлов, было Абаю не внове. Мысли относительно переселенцев ему уже передал Рахим. Но одно обстоятельство сильно беспокоило Абая... Во время всех страстных речей русского друга он даже забыл на миг то ужасающее, мучительное, о чем думал неотступно.
- Неужто и в самом деле будет война? - спросил он, заметно волнуясь. - Выходит, ни в чем не повинному народу придется идти и гибнуть, добиваясь победы!
- Ни в коем случае! - быстро ответил Павлов. - В этой войне нужно добиваться не победы, а поражения...
- Как это так, Федор Иванович? - не понял Абай.
- Именно! Я не ошибусь, заявив, что выражу мысли всего нашего передового общества: безусловно, для России выгодно поражение в этой войне - самой же России!
Абай помолчал, пытаясь осмыслить то, что он сейчас услышал. Сказал сдержанно:
- По этому поводу я бы допустил кое-какие возражения.
- Что за возражения? Говорите, я весь внимание, Ибрагим Кунанбаевич! - улыбаясь, отозвался Павлов, впрочем, сразу же приняв задумчивый вид.
- Мы, - начал Абай, - а под словом мы я разумею народ, миллионы различных людей - русских крестьян, казахский степной люд, многочисленное население городов, - так вот, мы, Федор Иванович, чем будем озабочены, начнись война? По моему мнению, в подобном случае люди думают лишь об одном. В них проявится чувство патриотизма к своему Отечеству, государству, и они никак не выскажутся за поражение своей страны.
По крайней мере, три слова из своей речи Абай по-русски впервые в жизни произносил вслух - раньше просто не было повода. Несмотря на это, он выговорил их четко и ясно.
- В любом случае, - продолжал он, - думая о чести, каждый будет желать победы своего Отечества! Иначе не могут думать, - ни стар, ни млад. Да, Федор Иванович, все мы будем охвачены горячим чувством патриотизма, искренне желать победы своего государства!
Абай был уверен, что привел самые очевидные доказательства своей правоты, но Павлов выглядел еще уверенней. Помолчав, он невозмутимо возразил:
- Конечно, на первый взгляд, вы говорите правильно. Кажется, что любой человек, если он не сумасшедший, непременно должен мыслить именно так. Однако враг миллионов людей, от имени которых вы говорите, не только Япония. Это дальний враг, внешний. Но есть еще и другой враг - он гораздо ближе! Это враг внутренний.
Абай, похоже, стал понимать, куда клонит Павлов, и с грустью подумал, что в чем-то он не сможет понять до конца своего друга...
- Если вы имеете в виду власть баев, аткаминеров, в конечном итоге - русскую царскую власть, то она, безусловно, не на стороне народа, но.
В этот миг Павлов перебил его и заговорил горячо и страстно:
- Не то, чтобы не на стороне, а просто враг! Враг, который рядом, самый коварный враг народа!
Сказав это, Павлов придвинулся вплотную к Абаю и, жарко дыша ему в лицо, заговорил шепотом, будто опасаясь, что доктор и Магаш, которые были поглощены своим скорбным делом в соседней комнате, услышат его. Последующие слова Павлова были преисполнены гневом и отвращением, душной мстительной злобой.
- Если эта власть потерпит поражение от столь серьезного, грозного врага, как Япония, то, несомненно, окажется в полной растерянности. А революции это только на руку, она может воспользоваться слабостью власти. Если же победу одержит империя, то она укрепится. В таком случае революция не сможет поднять головы. Она будет вынуждена угаснуть, отступить, затихнуть на многие годы!
Павлов продолжал говорить, уже не столь страстно - просто поясняя свои предыдущие слова. Он говорил о тех людях, которые сначала сопротивляются власти, говорят: «мы с народом», «против царя», «против рабства», - но потом сами становятся покорными рабами. Есть и такие господа, которые не верят в революцию, говорят, что для нее еще не пришло время. Их призывы: «Пока поддержим царя! Спасай Россию!» Вот эти-то блуждающие, со своим неприятием всякого насилия, явно наносят урон революции!
Последние слова Павлов произнес с великим гневом, и стало ясно, что этих блуждающих он ненавидит еще больше, чем своих явных врагов - власть имущих.
Но как бы там ни было, он был по-прежнему интересен Абаю, особенно восхищали воля, напор, уверенность в своей правоте его русского друга. В Павлове кипело пламенное желание незаурядного человека, который всей своей душой чуял приближение каких-то великих событий, и они, эти грядущие события, были для Федора Ивановича равнозначны всей жизненной мечте и надеждам, а этой своей мечтой-надеждой он стремился заразить близких ему людей.
Павлов не только отвлек сейчас Абая от его собственных переживаний, но своим ярким душевным светом озарил его собственную задавленную душу, придал ей сил, поэтому и сообщение доктора Станова, когда он вернулся из комнаты Магаша, Абай теперь слушал вполне спокойно.
Как говорил доктор, болезнь Магаша весьма тяжела и запущена. Никто не может обещать, что излечит ее. Пока и наука не смогла найти лекарственных средств, способных одержать верх над этой болезнью. Единственное, что можно сделать -это перевести ее в хроническую форму, с каковой люди живут довольно долго. Теперь врач видит лишь только эту цель, а достичь ее можно отменной заботой и вниманием к больному. Что и предписывал ему Станов, о чем и сообщил отцу.
Посоветовавшись с Абаем и Павловым, он повел их к Ма-гашу и произнес свое окончательное решение. Теперь нужно было хорошо одеть Магаша, чтобы он не простудился в дороге, и везти его в родные края.
Хорошие условия содержания, здоровая пища, целебные свойства кумыса - на все это вполне можно положиться, по крайней мере, достаточно надеяться. Доктор Станов будет присылать лекарства из города. Абай должен регулярно писать ему о состоянии больного. Станов пообещал,
