Человек, который любил детей - Кристина Стед

Неуверенно смеясь, Эрни отступил. Луи, разбуженная грозой и болтовней во дворе, тоже приплелась в прачечную и, когда услышала, что Хенни предстоит дежурить у котла, пришла в крайнее негодование, но Сэм лишь весело рассмеялся, ткнул ее пальцем под ребра и велел не вмешиваться.

– Бедная мамина защитница заступалась, заступалась да по мордочке схлопоталась!

Сырой воздух был пропитан парами рыбной похлебки, которые грозовой ветер разносил по двору. Луи понеслась наверх с криком:

– Мам, я уже не сплю! Я послежу за котлом!

– Иди спать, а то утром сама будешь как вареная сова!

– Я послежу!

– Я сама послежу. И не спорь со мной, иди спать. Бог даст, подхвачу простуду и сдохну!

В окно Луи увидела, как Сэм и Эрни идут к обрыву, чтобы посмотреть на вспученную реку. Они с трудом тащились по превратившейся в болото земле, вода хлюпала у них под ногами. Они смеялись, брызгались.

– Давай наперегонки до прачечной! – крикнул Сэм.

– Давай, – согласился Эрни.

Оба бегуны были никудышные, у Эрни скоро закололо в боку, и Сэм пришел первым.

– Я победил! – радостно воскликнул он. Бросив палку, на которую опирался, Сэм ринулся в прачечную и снял с котла крышку, проверяя, как варится марлин. – Я готовлю ценное блюдо! – продолжал он. – Сэм Смелый, не чета женщинам, варит не ядреную похлебку. Сэм Смелый варит то, от чего польза человеку, лошади и мотоциклу, – эфирное масло!

Хенни, с запавшими сердитыми глазами, внезапно встала и прошла мимо него.

– Эрни, дорогой, – обратилась она к сыну, – раз уж твой умный отец здесь, глупым людям можно пойти и чего-нибудь поесть. Пойдем я напою тебя молоком и уложу спать.

– Эрми-бой, ты отсюда ни ногой! – насмешливо рявкнул Сэм. – Тебе поручено нести караул, значит, ты должен быть рядом с Сэмом. Иди скажи своей матери, чтобы приготовила для нас кофу.

– Пап, я спать хочу, – жалобно произнес мальчик.

– Делай, что велит отец, – улыбнулся Сэм.

Хенни снаружи пробурчала в бессонную ночь:

– И когда только он прекратит втягивать детей в свои глупые обезьяньи забавы и даст им спокойно расти? – И пошла в дом варить кофе. Поставив на стол горячий кофейник, а также фрукты и бутерброды, она с крыльца крикнула: – Эрни, скажи отцу, что его кофе на столе.

– Кофе на столе, на столе? – уточнил Сэм. – Если не на столе, я в дом не пойду.

– Заткнись уже, – тихо проворчала Хенни. Мальчик посмотрел на отца.

– Принеси мне кофу, – велел Сэм, – потом иди сам что-нибудь быстренько проглоти и спать. Но прежде, Эрми, давай-ка очисти леску от водорослей. Хорошего рыбака из тебя никогда не выйдет, если не будешь ухаживать за леской.

Мальчик взял мокрые спутанные снасти и принялся приводить их в порядок, а Сэм тем временем все продолжал его наставлять. Наконец Эрни уныло поплелся по двору к кухне, чтобы чего-нибудь поклевать.

Сэму вдруг стало одиноко в прачечной, где компанию ему составлял только булькающий котел, из которого поднимался восхитительный, на его вкус, густой аромат рыбной похлебки. Вдыхая его, он прикидывал, сколько жира ему удастся натопить – галлон, а то и два. Но в чем смысл всей этой возни? Разве жизнь его не пуста? Он вечно пыжится, развлекая детей – придумывает для них занятия, учит быть добропорядочными людьми, а они глядят по сторонам, выбирают свои дороги, и женщины сбивают их с толку, так и норовят отнять у него. «Не думай об этом», – урезонил себя Сэм. Встряхнувшись, он принялся выправлять молотком погнутые гвозди, которые повытаскивал из старых ящиков: в хозяйстве все пригодится. Кто попусту не тратит, тому всегда хватит. Это справедливо и в отношении энергии. Не трать попусту душевные силы, они понадобятся для великих дел в будущем, может быть. «Не исключено, что мне предложат высокую должность, – рассуждал Сэм. – Как знать? И к этому нужно быть готовым. Усердно трудишься, трудишься из года в год и вдруг – хоп! – тебе выпал счастливый билет. Ну а пока я тружусь на благо своей маленькой общины – веду ее за собой, создаю настроение в Истпорте, пестую в окружающих чувство гражданственности, перед членами родительского комитета выступаю с докладом о мире и прогрессе и скоро буду оказывать помощь в сохранении наших водных ресурсов, в том числе в зоне прибрежья, а также способствовать увеличению их богатства. Мужчина – символ плодородия, и приумножение – его работа. Да, нельзя отчаиваться. Кто ждет, тот дождется. И ждать нужно во всеоружии. Одолевая всех врагов, включая врагов духа твоего – усталость, разочарование. Я несу свет людям, и свой факел я передам одному, двум, трем из своих отпрысков. А пока я должен наблюдать, ждать и молиться – нет, не молиться, а учиться вести за собой ближних своих, ибо мне дана моральная сила. Где Лулу? Это те мысли, которые она должна понять. Несчастная, растерянная, беспокойная Лулу! За всех-то она тревожится. Готов поспорить, она сейчас не спит. Мой дух не дремлет, а между мной и ею существует прямая взаимосвязь, мы с ней на одной волне…»

Сэм побрел вокруг дома. Когда вышел на газон со стороны переднего фасада, свет в окне Хенни погас. Зловонные пары рыбной похлебки выплывали из прачечной и окутывали дом. Гроза наконец-то миновала. О ней напоминали только сполохи на небе, остатки дождевых облаков и лужи под ногами. Вода в реке тоже поднялась. Сэму казалось, что природа облизывает его ступни, словно рабыня, словно женщина, о которой он где-то читал: она обмывала ноги возлюбленного и вытирала их своими волосами.

В комнате Луи зажегся свет.

– Как я и думал, – сказал сам себе Сэм. – Так и знал. – Он увидел, как Луи вышла на веранду, выглянула во двор, посмотрела на него и снова исчезла в глубине дома. «Еще очень рано, рассвет только занимается, – думал Сэм, – а она уже не спит. Раз проснулась, мы с ней прогуляемся». Он вернулся в дом и тихо поднялся по лестнице, вспоминая Дженни Максим, девочку из Балтимора, с которой познакомился в доме миссис Пилгрим. Дженни обожала природу. Дверь Хенни была плотно закрыта, а дверь Луи – приотворена. Девочка что-то бормотала в своей комнате. Свет горел, и сквозь щель Сэм увидел, что Луи лежит в постели, подложив руки под голову, наматывает на пальцы пряди волос и декламирует:

– Заступись за меня, о великий Бог демократии, одаривший даже темноликого узника Бэньяна бледной жемчужиной поэзии; Ты, одевший чеканными листами чистейшего золота обрубленную, нищую руку старого Сервантеса…[162]

Сэм не был знатоком литературы и подумал, что