Человек, который любил детей - Кристина Стед

Джо не радовала перспектива неделю, а то и больше жить с Бонни в одной квартире, где всего две жилые комнаты. Заламывая руки, она причитала, что ей стыдно показываться в школе (придется взять больничный), стыдно появляться перед жильцами, которые на днях должны заплатить ей арендную плату. И как быть с маляром, который должен прийти и покрасить ее стены в желто-зеленый цвет? Но Сэм с неумолимой строгостью запретил Джо перемещать Бонни куда бы то ни было, и властная несговорчивая Джо спасовала перед авторитетом брата, мгновенно стала покорной и уступчивой. Сэм велел ей кормить Бонни и найти для нее одежду, добавив с горечью, что через несколько дней обязанность заботиться о сестре ляжет на его плечи, и пусть Джо на этот счет не изводит себя. В задумчивости он возвращался домой, но густой лес и широкая серебристая лента Северна оказали на него благотворное воздействие: на сердце немного полегчало. Ему не пришлось встретиться лицом к лицу с «мерзопакостным шулером», который, по утверждению Джо, стал причиной позора Бонни, потому что, как та часто с уверенностью говорила, не выдавая имени своего возлюбленного, он – холостяк, актер и ныне на гастролях, и Сэм не осмелился вмешаться. Он был мрачен, мучился угрызениями совести и сетовал не на Бонни, а на Судьбу, под стук колес поезда бормоча свои любимые строки:

Мой добрый генерал,

Для женщины и для мужчины имя

Их доброе – сокровище души

Первейшее. Кто у меня похитит

Мой кошелек – похитит пустяки[155].

Мой добрый генерал,

Для женщины и для мужчины имя

Их доброе – сокровище души

Первейшее. Кто у меня похитит

Мой кошелек – похитит

пустяки-пустяки-пустяки-пустяки…

Как всегда, он остановился у пристани, перекинулся парой слов с капитаном «Мэри III» и затем пошел к мосту. В вышине конусообразными и округлыми стаями носились птицы – тралили воздух, на лету поедая насекомых, сбивались в кучу, собираясь опуститься на деревья. В небе висело странное облако – ярко-золотистое, в форме страусиного пера или хвоста скульптурной лошади. Время было позднее, землю накрывал мрак; светлыми оставались лишь зеленые макушки деревьев, в западной стороне наблюдалось странное свечение. Многие останавливались, глядя на это зловещее пушистое облако, которое искрилось и переливалось, а потом начало рассеиваться; свет концентрировался лишь там, где еще пылали его отдельные обрывки. Постепенно четко обозначилась текстура остальной небесной шири, которую усеивали клочья перистых облаков, удлинявшиеся, переплетавшиеся, сраставшиеся между собой. Сэм услышал болтовню и увидел на другой стороне небольшую группу детей, а также «Гробовщика» Ломасне и старого рыбака Билла, стоявшего на своем участке берега. Они обсуждали лежавшего в воде марлина.

– Ух ты! – воскликнул Сэм. – Надо поторопиться, не то стухнет рыбина. – И он прибавил шаг.

Дети, завидев отца, кинулись к нему с криками:

– Пап, ты чего так поздно?

– Пап, уже поздно готовить парусника[156].

– Пап, а можно мы разведем огонь под котлом?

А Эрни, идя к нему, показывал на небо в барашках и скандировал:

– Грозовые облака – спускай паруса.

После ужина они вооружились фонарем «летучая мышь» (который окрестили «Шляпой старика»), лампами, позаимствованными у лодочников, топором, пилой и шкуросъемными ножами, спустились на берег и принялись разделывать рыбу. Вскоре Малыш Сэм вприпрыжку спустился с темной земляной скалы и сообщил, что огонь жарко пылает и вода в котле закипает. Они собирались варить рыбу всю ночь. На досках поверх лоханей стояли в ряд миски, в которые предстояло собирать всплывающий на поверхность жир; в прачечной-помывочной вдоль стены были выставлены чистые бутылки и пятилитровые банки. Сэм решил преподнести детям урок экономии и приготовить из одной этой рыбы как можно больше домашнего жира. Хенни прислала записку, спрашивая, как ей стирать в понедельник, если в прачечной творится бог весть что. Сэм в записке ответил, что мальчики отчистят всю грязь песком и хозяйственной содой. Они разрезали рыбу на относительно маленькие куски (от шести до девяти дюймов в длину) и бросили их в котел, где воды было не много (вообще-то, варить нужно в пароварке, объяснил Сэм, но «голь на выдумки хитра»). Голову они отложили: сварят ее завтра в котле у себя во дворе. Сэму было любопытно, сколько жира даст одна только голова марлина.

Через двадцать минут, примерно без четверти десять вечера, вокруг стал распространяться запах рыбьей похлебки. Рыба варилась – вонь усиливалась. Они прикрыли огонь и долили воды в котел, поскольку рыбьи куски стали прилипать к его стенкам и ко дну. Дети мельтешили, бегали взад-вперед, передавая сообщения друг другу и отцу. Хенни вышла во двор узнать, откуда взялся этот ужасный смрад и будет ли вонища отравлять ее существование всю ночь. На поверхности кипящей воды в грязной пене уже плавал жир, который они периодически вычерпывали в эмалированные миски и ведро. Из котла валил дым, воздух в прачечной превратился в пар. Хенни ходила по дому, заламывая руки, и все бурчала, что этот мерзкий запах из комнат никогда не выветрится.

– Дом Хасси провонял рыбой, а теперь вот и мой собственный. Вся моя жизнь превратилась в одну сплошную рыбную похлебку.

Потом, когда она пошла наверх, «подальше от вони» – хотя отяжелевший от смрада воздух заполонял все уголки дома, медленно поднимался вверх, добрался до второго этажа, до крыши, дымовых труб и стал расползаться в разные стороны, – началось настоящее веселье. Сэм устроил детям ночное гулянье. Освещаемые бликами пламени, они по очереди поддерживали огонь под котлом, а сами в это время рассказывали длинные истории, шутили, предавались воспоминаниям.

– Ни у мужчин, синьор мой, ни у женщин… – декламировал Сэм.

– Когда Молóх, свирепый бог, детишек пожирал, он, будто дьявол во плоти, свой голод утолял[157], – процитировала Луи.

Дом был готов ко сну. Дети по очереди подходили к отцу, жалуясь на запах, но в итоге садились вместе с остальными и, полусонные, дышали вонью.

– Superbus,– воскликнул Сэм,– superbus[158], отличный запах! Мои останки, когда вам случится их понюхать, и то не будут так славно пахнуть!

– Прекрати! – закричала Луи.

– Вонь бывает разная, – начал дурачиться Сэм, подпрыгивая. – Вонь бывает красная. Сопливая и крикливая. Колодезная и визгливая. Собачья и кошачья. Вонь дождя, что льет часами. Вонь дохлой рыбы и грязной посуды. Вонь водорослей, моллюсков, трупов, рачков и всех чудес соленого моря. Вонь утопленников, выброшенных из морских глубин. Раздувшиеся, обезображенные, они качаются на волнах, и стоит