Человек, который любил детей - Кристина Стед
– Значит, ты со мной не расплатишься, – хныкал он, цепляясь за ее платье. – Мам, ты должна мне кучу денег – пять долларов восемьдесят девять центов. Я больше никогда столько не накоплю, ведь мы такие бедные.
– Несчастный мой мальчик, – расплакалась Хенни, – бедный мой малыш. Прости, что вы невольно страдаете из-за моих невзгод. Меня это убивает. Иди, уходи, возвращайся домой.
– Мам, ты будешь побираться?
– Да, – раздраженно ответила Хенни, – да, да, буду. Я тону, тону в грязи. Все, оставь меня. Беги домой, скажи Луи, чтоб покормила тебя.
Наконец ей удалось отослать Эрни, и, вся дрожа, она поплелась дальше по улице. Эрни и Луи долго смотрели ей вслед, но так и не увидели Хенни на мосту. Луи опасалась, что мачеха пошла топиться.
Однако поздно вечером Хенни все же вернулась домой. И, едва она появилась, Сэм, отдохнувший и взбешенный, устроил скандал, допытываясь, где она была. Ответов он не получил. Все дети уже спали. Все, кроме Луи. Она боялась, что родители поубивают друг друга. Хенни с Сэмом выясняли отношения всю ночь: утомительные перепалки перемежались вспышками громкой ругани. Луи слышала, как Хенни пьет чай или как Сэм пьет кофе. Они удалялись в свои комнаты, потом снова сходились, исступленно поливая друг друга грязью, сначала отец, потом мать, словно никак не могли излить свою ярость.
«Внешне я отвратительна, – думала Луи, – а все потому, что у меня нет нормального дома. И все дети с каждым днем все больше впадают в уныние, все, кроме Эви, – она всю жизнь будет запуганной и забитой. Родители не разводятся из малодушия и трусости. Если убить их обоих, мы были бы свободны. Одно меня удерживает: я не хочу в тюрьму. Мне нужно окончить школу и стать актрисой, а для этого необходимо поступить в театральное училище. Все эти скандалы и слезы портят мое лицо, а это плохо для будущей актрисы. Я, правда, довольно глупая, вернее, неуклюжая то есть, и если попробую их зарезать, аккуратно у меня не получится. Останутся отпечатки пальцев, пятна крови. Зная себя, я уверена, что никогда не избавлюсь от всех улик, чем-нибудь да выдам себя. Надо придумать такой способ, чтоб результат был гарантирован, но все выглядело как несчастный случай. Отравить! Роданекс – ею отравилась та девушка, которую дядя Барри обрюхатил и бросил, – не годится. Вироксан тоже: вызывает жуткие боли, действует слишком долго. Есть еще вотарол, но он дает моментальный эффект…»
Луи с ужасом задумалась о вотароле. Страшный яд: раз и готово. Если она применит смертельный порошок, на ее попечении останется целый дом младших детей. Придется давать объяснения: «Как же это случилось?» – «Не знаю, меня там не было!» – «А где ты была?» – «Спала. Мама готовила завтрак». (Чушь! Как ей удастся незаметно спуститься в кухню, а потом так же незаметно подняться в свою комнату и снова лечь в постель. Где гарантия, что никто из детей не выпьет чай с ядом?) Нет, не пойдет. Лучше так: «Как же это случилось?» – «Я заваривала чай и увидела, как мама что-то насыпала в свою чашку. Я подумала, что это лекарство от головной боли». (Чушь! Дети узнали бы пузырек с вотаролом, а уж она сама точно узнала бы.) Нет, не годится.
Луи долго размышляла об этом, пока у нее не разболелась голова. Потом с беспокойством задумалась о детях. Эрни отправится к бабушке, Эви с двойняшками на какое-то время заберет тетя Хасси, Томми – тетя Элеонора, а Чаппи возьмет к себе в Чарльзтаун Хейзел Грэй. Сама она переедет в Харперс-Ферри или к тете Джо или будет жить у мисс Эйден. Лучше бы, конечно, у мисс Эйден, тогда она сможет окончить школу. И она должна тщательно продумать линию поведения: примет угрюмый, туповатый вид; скажет, что накануне вечером ее избили и она мало что помнит («Они постоянно ругались»). Представив, как она дает показания в суде, Луи даже вспотела от страха, ведь адвокаты умны и хитры, как лисы, они сразу поймут, что она лжет и хитрит. «С другой стороны, – рассудила Луи, – я ведь еще школьница, все сочтут, что мое смятение вызвано свалившимся на меня горем. Кто станет меня подозревать?» Но потом ей подумалось, что многие, поверив в то нелестное, что говорила о ней Хенни (по ее собственным представлениям), возможно, считают ее злой и лживой девочкой, так что очень скоро подозрение падет именно на нее. Не в силах уснуть, Луи долго ворочалась в постели, вставала, садилась у окна, обдумывая свой план. Одно было ясно: от родителей необходимо избавиться, чтобы спасти братьев и сестру. «Кто беспокоится о них, кроме меня? – хладнокровно размышляла Луи. – Родителям до детей нет дела. Они оба – вспыльчивые эгоисты, страшные, как разгневанные боги, в своей нескончаемой взаимной ненависти. Мама сама грозилась убить детей. Может, еще и убьет. В любом случае ничего хорошего их не ждет, даже если они останутся живы. Прочь сомненья: у меня есть воля, и я должна быть тверда в своей решимости избавиться от родителей». Сэма она уже не воспринимала как отца, видела в нем исключительно болтливого тюремщика. Что касается Хенни, она не понимала, каким образом судьба мачехи изменится к лучшему, если она останется в живых. Сомнения Луи испытывала только в отношении самой себя, и от этого ее снова прошиб холодный пот. Она так мало совершила в жизни. Порой ей казалось, что она страдает ранним слабоумием, иногда она мнила себя непревзойденным гением, а иногда думала, что относится к той категории жалких псевдоталантов, которые блистают в юности, в зрелом возрасте – пляшут и скачут, а по вступлении в страшную пору холодной старости, годам к сорока, превращаются в злобных кривляк и, бывает, кончают жизнь самоубийством.
Она примеряла на себя все три ипостаси и, словно флюгер, склонялась то к одной, то к другой, то к третьей, но лишь потому, что не была уверена в том, что сможет совершить задуманное, а после всех обмануть. Она ни секунды не сомневалась в том, что поступит правильно, если завтра утром отравит родителей вотаролом и освободит детей от их деспотии. Совершить это выпало ей, ведь никто другой этого не сделает и не поймет причины такого поступка. Тогда и она сама сразу станет свободной. И решение наконец было принято. Луи продумала несколько простых
