Парадизо - Франческа Сканакапра

Рита пожала плечами. Тогда солдат сел на корточки, взял Риту за руку и улыбнулся.

– Вот, потрогай мои усы и скажи – по-твоему, те же они или нет?

Рита растерянно взглянула на него и опасливо коснулась усов.

– Ну, что скажешь, дорогая малышка Рита? – спросил солдат. – Усы такие, как ты помнишь?

Лишь через пару мгновений моя подруга сообразила, что к чему. Сначала она задрожала всем телом, потом разрыдалась. Отца своего она вовсе не забыла. Теперь ей знакомым казалось буквально все во внешности солдата, а не только усы. Солдат сгреб Риту в охапку и целовал, целовал, целовал… Луиджи Поззетти наконец вернулся домой.

Наши отцы дружили с детства. В тринадцать они вместе стали подмастерьями, а повзрослев, мастерами каждый в своем ремесле – мой папа как строитель, а Луиджи Поззетти как плотник. Они вместе работали, пока папа не получил травму, а потом Луиджи Поззетти призвали.

Из того, что он сам называл «вынужденным отпуском», Ритин папа вернулся похудевшим, но невредимым.

Встреча папы и Луиджи Поззетти была невероятно радостной, и мне нравилось думать, что отчасти она произошла благодаря моим молитвам.

Первые недели после возвращения отца Рита от него не отходила. Она сидела подле него, обнимая за ногу. Я так со своим папой сидеть не могла – в приступе судорог, которые случались совершенно внезапно, он мог лягнуть меня. Поэтому я обнимала другую ногу синьора Поззетти.

Однажды вскоре после возвращения отца Рита появилась у нас во дворе.

– Твой папа дома? – спросила она, буквально сгорая от радостного волнения.

– Да, – ответила я. – А что?

– Стой на месте! Не шевелись! – На этом Рита развернулась и кинулась обратно через дорогу.

Несколько секунд спустя зазвенел велосипедный звонок, заскрипели ворота, захрустел гравий под шинами.

Раздался голос Ритиного отца:

– Понти, выйди посмотреть!

Сколько помню, мой отец и отец Риты обращались друг к другу только по фамилиям, потому что звали их одинаково, Луиджи. Они были неразлучны с самого детства, поэтому все их звали по фамилиям, Поззетти и Понти, дабы избежать путаницы.

Я вошла в дом, чтобы помочь папе встать со стула.

– Чего хочет этот сумасшедший? – спросил папа, улыбаясь.

Из железных обрезков и колес от детской коляски Луиджи Поззетти соорудил прицеп к своему велосипеду. На прицепе он закрепил старый стул с веревочным сиденьем из столового гарнитура, снабдив его крепкими подлокотниками.

– Что это за зверь такой? – Папа в изумлении смотрел на сооружение.

По сигналу отца Рита уселась на стул, а синьор Поззетти, перекинув ногу, запрыгнул на седло и покатил по двору, везя сзади счастливую дочь.

– Ну, что скажете? – спросил он, останавливаясь перед нами.

Папа расхохотался:

– Собираешься катать деревенских детишек, таков план?

– Нет, я собираюсь катать тебя.

– Меня? О чем это ты?

– Я могу по утрам возить тебя на кладбище и забирать в конце дня. Это сэкономит тебе два с лишним километра пути.

Папа с сомнением потер щеку.

– Ну давай, попробуй! – настаивал синьор Поззетти. – Сиденье я закрепил на такой высоте, чтобы тебе было легко залезать и слезать, а по бокам приделал ручки. Они крепкие, поверь. Твой вес точно выдержат.

– Выдерживать уже почти нечего, – отозвался папа. – Мне сказали, что если я завшивею, мой вес удвоится.

С помощью Поззетти – мы с Ритой держали велосипед – папа забрался в прицеп и опустился на стул. Скрючившись, он обеими руками вцепился в поручень.

– Готов? – спросил Поззетти.

– Готов как никогда, – ответил папа.

Под наши с Ритой одобрительные возгласы папа и синьор Поззетти сделали круг по двору. Отец Риты смеялся. Папа делал вид, что тоже смеется, хотя я видела, как он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

Дзиа Мина и Сальваторе вышли посмотреть, что за шум. Сальваторе принялся подбадривать ездоков вместе с нами, а дзиа Мина молчала, не сводя глаз с папы.

– Невыносимо видеть Луиджи таким немощным, – горестно покачала она головой. – Если бы ты видел его, Сальваторе, до трагедии, не узнал бы. Прежде ему была по плечу любая работа. Он этот самый дом для меня отремонтировал. Я унаследовала его сущей развалюхой.

– Жизнь бывает жестокой и несправедливой. – Сальваторе погладил свою скрюченную руку. – Вам, донна Мина, это известно лучше, чем кому-либо еще.

Тетя закусила губу.

– Простите, донна Мина, – быстро проговорил Сальваторе. – Я не хотел вас расстроить.

– Ты сказал правду, Сальваторе.

– Но я верю, что даже в страшном горе у человека есть надежда.

– Веришь? – фыркнула тетя. – Легко тебе говорить. У тебя детей никогда не было.

Она развернулась и ушла в свой огород.

Первая мирная осень принесла богатый урожай винограда. Налитые зеленые гроздья свешивались за забор «Парадизо» и последними погожими днями набирали сладость. Виноград уродился не только у нас. Очень много ягод было даже на неухоженных, необрезанных, полуодичавших лозах.

Сальваторе осматривал наш виноградник каждое утро. Он срывал пару ягод и крутил их между пальцами здоровой руки.

– У вас чудесный виноград, донна Мина, – сказал он моей тете. – Преступлением будет не приготовить из него вино.

– Сальваторе, у меня нет ни бутылок, ни бочек.

– Доверьте это мне, донна Мина.

В один из следующих дней Сальваторе обошел все дома и фермы в часе ходьбы от «Парадизо». Нам он сказал, что создает кооператив.

– Что такое кооператив? – спросила я.

– Это когда много людей собираются вместе сделать то, что не смогли бы сделать по одиночке, – объяснил Сальваторе. – У твоей тети много винограда, но нет ни бутылок, ни бочек. У других людей есть бутылки и бочки, но нет винограда. Если все соберутся, помогут друг другу и поделятся имеющимся, то у всех будут и виноград, и бочки с бутылками, а значит, будет и вино. – Сальваторе потрепал меня по голове. – Ты тоже можешь помочь, criatura. Нам нужно будет записать все, что принесут люди. Сколько у нас бутылок, какие еще емкости и, самое главное, какое количество винограда. Мне понадобится твоя помощь, чтобы все это записывать. – Сальваторе посмотрел на свою скрюченную кисть и вздохнул: – Эта рука писать больше не может, а моя левая рука пишет так коряво, что я не могу разобрать свои собственные каракули. Твоя тетя говорит, что у тебя красивый почерк, вот он и пригодится.

Наутро в «Парадизо» доставили деревянную бочку, такую большую, что невысокий человек мог встать в ней в полный рост. Ее прикатили по дороге с дальней фермы. В течение недели во дворе у нас начали собираться ящики с пустыми бутылками, лохани, кадки, бадьи. Рядами выстроились пузатые бутыли в оплетке. Пекарь принес большие весы. Я записывала каждый принесенный предмет, как и