Парадизо - Франческа Сканакапра
Мы молча сидели, ожидая экзамена, но для начала маэстро Виргола захотел сделать объявление. Мрачнее тучи, он встал перед нами и пронзил хмурым взглядом каждого поочередно.
– Сегодня утром до меня дошли вести, что вчера в церкви были совершены акты чудовищного вандализма. Я согласен с доном Амброджио в том, что если заподозрю, что здесь замешан кто-то из вас, то обязан позаботиться, чтобы виновный или виновные понесли надлежащее наказание.
Маэстро снова внимательно осмотрел класс. Я не отрывала взгляда от парты.
– Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?
Я почувствовала, как Рита глянула в мою сторону, но продолжала смотреть в парту.
– Ну? – прорычал маэстро Виргола. – Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?
Класс хранил невинное молчание. За исключением нас с Ритой, никто ничего действительно не знал. Маэстро Виргола фыркнул и начал писать на доске вопросы.
– Можете начинать, – проговорил он.
В тишине мы отвечали на вопросы, а маэстро Виргола обходил ряды, стуча линейкой по полу в такт шагам. Экзамен был невероятно трудным, а у меня еще и голова трещала. От каждого стука линейки маэстро Вирголы в голове будто что-то взрывалось.
Мы с Ритой решили пропустить послеобеденный урок катехизиса – не чувствовали себя в силах вытерпеть два часа жуткой нудятины. К тому же наверняка там стали бы задавать вопросы о произошедшем в церкви. Лгать учителю – это уже плохо, а лгать священнику – нечто совершенно другое.
Я поспешила домой и постаралась не попадаться никому на глаза. Я развешивала в саду выстиранное белье, когда приехали папа и Луиджи Поззетти. В прицепе папа был не один, на руках он держал разбитую статую из церкви.
– Что это у вас, дон Луиджи? – спросил Сальваторе.
Папа выбирался из прицепа дольше обычного, стараясь не уронить обломки статуи.
– Это старина святой Эгидий. Ему нужна медицинская помощь.
– Святой Эгидий? Это ведь святой покровитель калек?
– Он самый, – кивнул папа.
Сальваторе взял у папы отломанную руку святого Эгидия, посмотрел на свою скрюченную кисть и сказал:
– У Бога странное чувство юмора.
В школьном дворе вечный шум и гам, но на следующий день, когда пришли мы с Ритой, там воцарилась тишина. Все смотрели на нас и перешептывались, а потом принялись кричать:
– Грациэлла нассала в исповедальне! Грациэлла нассала в исповедальне! Грациэлла нассала в исповедальне!
Рита была в ярости.
– Скажи правду! Скажи, кто это сделал!
– Нет, – затрясла головой я.
Пьетро и Паоло хихикали у ворот. Перехватив мой взгляд, каждый провел пальцем поперек горла.
– Убийца, – беззвучно проговорил Пьетро.
Когда я, стараясь не замечать ухмылки одноклассников, доставала из сумки принадлежности для урока, маэстро Виргола рявкнул на всю классную комнату:
– Ты, девочка! Иди сюда!
Пока я брела к доске, лицо у меня покрылось холодным потом. Я так боялась маэстро Вирголу, что думала, ноги подкосятся.
– Вчера я предельно ясно спросил, хочет ли кто-нибудь в этом классе что-то сказать об акте святотатства, совершенном в церкви. Припоминаешь такое?
Я кивнула.
– Громче, девочка! Ты ведь припоминаешь, о чем я спрашивал вчера?
– Да, маэстро.
– И ты ничего не сказала – по крайней мере, мне. А теперь получается, ты хвасталась своим недостойным поведением перед одноклассниками и поощряла их воспевать твои гнусные поступки. Что ты, девочка, скажешь о себе сегодня?
Опустив голову, я призналась в проступках, которых не совершала. Когда дошла до оскверненной исповедальни, по классу прокатилось сдавленное хихиканье.
– Ты будешь наказана! – проревел маэстро Виргола с такой яростью, что опалил меня дыханием.
Я задрожала всем телом.
Тут Мираколино поднял руку.
– В чем дело, мальчик? – прорычал маэстро Виргола.
Мираколино раскрыл рот, но долго не мог подобрать слов. Не дав ему произнести хоть одно, маэстро Виргола заорал:
– Ну?! Мальчик, если ты хочешь что-то сказать, говори!
Мираколино встал, сморщился от натуги, но, показывая на Пьетро и Паоло, сумел издать лишь прерывистое клокотание.
– Что ты творишь, глупый мальчик? Говори то, что хочешь сказать, и больше не тычь своими грязными пальцами в моих учеников! Садись!
Мираколино затопал ногами от досады, продолжая показывать на Пьетро и Паоло, но говорить не мог.
– Я сказал, садись! – снова заорал учитель и, подскочив к нему, замахнулся линейкой. Мираколино съежился и сел. – А с тобой, девочка, я как следует разберусь позже. Пока отправляйся в конец класса. В обозримом будущем ты будешь лишена возможности сидеть.
Пьетро и Паоло ухмылялись, когда меня заставили опуститься на колени у парты рядом с Мираколино.
– Ничего не говори, – чуть слышно прошептала я.
Очень скоро колени и стопы онемели. Когда началась перемена, меня из класса не выпустили. Я стояла на коленях у парты, пытаясь переписать материал урока. С моего места доску я почти не видела.
Утро тянулось бесконечно. Когда наконец я взяла сумку и приготовилась уйти, раздался голос маэстро Вирголы:
– Куда это ты собралась?
– Домой, маэстро.
– Домой? Ну это вряд ли. Собирай вещи и иди за мной. Живо!
– Куда вы меня ведете?
– К дону Амброджио, разумеется. Ты должна посмотреть ему в глаза и заплатить за свое непотребство.
Рита ждала меня в школьном дворе.
– Девочка, а ты что здесь околачиваешься?! – рявкнул маэстро Виргола.
– Жду Грациэллу, маэстро, – робко ответила Рита.
– Ты что, не сможешь найти дорогу домой без посторонней помощи? Ступай себе домой!
Рита смотрела на меня с изумлением и испугом. Я отвернулась.
Дверь в дом дона Амброджио открыла Иммаколата.
– Мы к дону Амброджио, – объявил маэстро Виргола и собрался войти, но Иммаколата встала в дверях.
– Дон Амброджио трапезничает! – свирепо ответила Иммаколата. – Позднее приходите.
– Но у нас дело очень важное, синьора Огли.
– Как и трапеза дона Амброджио. Я пол-утра готовила не для того, чтобы дон Амброджио ел остывшее.
Маэстро Виргола выпятил грудь, но Иммаколата запуганной не выглядела. Она не сдвинулась с места, только скрестила на груди мощные руки.
– Синьора Огли, мне совершенно необходимо незамедлительно повидать дона Амброджио. Дело исключительной важности.
Иммаколата шумно выдохнула и надула толстые щеки.
– Надеюсь, что так оно и есть, но вы очень не вовремя. Ладно, идите за мной.
Она провела нас в столовую, где стоял длинный трапезный стол, накрытый на одного. Дон Амброджио сидел во главе стола, он уже наполовину расправился с цыпленком и жареной картошкой. Рядом стояла большая миска из-под пасты, уже пустая. Иммаколата забрала миску и вразвалочку двинулась из столовой, громко ворча, мол, им бы лишь испортить обед.
– Я нашел виновную! – объявил маэстро Виргола. – Эта девочка призналась во всем. Еще она, видимо, похвалялась своими выходками перед одноклассниками, они только об этом и болтали. Даже песню горланили!
Священник вытер жирные губы большой льняной салфеткой, которая была заправлена в колоратку.