Не сдавайся! - Сара Тернер
Начинаю писать Малкольму, что у меня проблемы с вайфаем, но тут происходит чудо – и сообщение отправляется. Чуть ли не прыгая от радости, я вспоминаю слова Полли о том, что вайфай работает отвратительно и ей приходится пользоваться мобильным интернетом, и морщусь, осознав, что она не врала. А я-то считала, что это очередная уловка – попытка вернуть себе конфискованный телефон. Продержавшись два дня и одиннадцать часов под натиском четырнадцатилетней девочки, лишенной телефона, – подобного давления я в жизни не испытывала, – я все-таки сдалась. Подростки неумолимы. Она не давала мне ни минуты покоя, все смотрела и смотрела большими, полными печали голубыми глазами, и повторяла: «Тетя Бет, прости меня, этого больше не повторится», – а я думала о ее маме в больнице и о похоронах отца и пыталась понять, а можно ли вообще применять обычные наказания к детям, которым пришлось пройти через такое.
Проверяю время – без пятнадцати пять. Можно и поспать чуть-чуть. Если быстро усну, получится выкроить целых сорок пять минут. Убираю ноутбук обратно в сумку и уже собираюсь прыгнуть на диван, как замечаю посылку, которую забрала для Альберта. Она же подождет еще часик, ничего не случится? Ничего. Закрываю глаза.
А что, если он сидит там и ждет ее?
Открываю глаза. Да ради всего святого! Я просто быстренько заскочу, и все.
– Днем в среду слышал, да, – отвечает Альберт. Вернее, кричит мне из кухни. – Кажется, это была среда. Да, определенно среда, потому что я разогревал себе рыбу из тех готовых ужинов. Видите ли, я всегда рано ужинаю. А так – ни звука.
Я сижу на краешке дивана шоколадного цвета, того, что побольше. В гостиной Альберта все в коричневых или бежевых тонах, будто кто-то наложил на весь дом фильтр «сепия». Здесь пахнет мылом и благотворительными магазинами. Так странно сидеть в точно таком же доме, как у Эмми с Дугом, с точно такой же планировкой, но видеть все словно в зеркальном отражении.
На серебряном подносе Альберт несет заварочный чайник, две фарфоровые чашечки с блюдцами, молочник из того же сервиза и тарелку овсяного печенья. Поднос подрагивает, но ему все же удается аккуратно поставить его на кофейный столик. Никогда не думала, что кофейные столики могут быть облицованы керамической плиткой. Коричневой. Слишком много коричневого.
Я вовсе не собиралась оставаться, но, когда я принесла посылку, Альберт на кухне уже поставил чайник и прямо-таки велел мне присесть и отдохнуть. Отказаться я никак не могла. Смотрю на часы на каминной полке: уже пять двадцать, и мой шанс подремать был и сплыл. Так что с тем же успехом могу и чай с печеньками попить.
– И все же простите за крики. Полли очень рассердилась, когда я забрала у нее телефон, и обстановка стала немного… напряженной, – объясняю я.
Что-то мне кажется, Альберт преуменьшает: наверняка, сидя в гостиной, он многое слышал из нашей ссоры, – но слух у него действительно неважный, так что он вполне мог уловить лишь фрагменты скандала. Надеюсь, не ту часть, когда Полли крикнула: «Просто отстой, что за нами должна присматривать именно ты», – и хлопнула дверью.
– Разве частые смены настроения – не обычное дело для подростков?
– Так и есть, но на Полли свалилось куда больше, чем обычно приходится на долю ее сверстников, так что ее перепады настроения даже хуже, чем могли быть. Она наврала мне о потенциально опасной для нее ситуации, поэтому я и забрала телефон. Может, это слишком сурово, но у меня нет инструкции, как действовать в подобных случаях, – вкратце рассказываю я о скандале с вечеринкой.
– А что на это сказали ваши родители? – спрашивает Альберт.
– Эм, да ничего особенного. – Я делаю глоток чая. Можно сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз я пила чай из правильной чашки с блюдцем, как положено. Не уверена, что вообще держу ее правильно: не очень удобно.
– А вы разве в ее возрасте не доставляли родителям хлопот?
– Можно и так сказать, – корчу рожицу я.
– Что ж, в таком случае они могут вам что-то посоветовать.
– М-м-м. – Опускаю взгляд на колени, неожиданно чувствуя себя немного неловко.
Альберт внимательно смотрит на меня поверх очков.
– Я им не рассказала.
– Вот как? – Альберт разламывает печенье пополам и макает половинку в чай.
– Если они не узнают, так будет проще.
– Почему же?
– Потому что Полли умоляла меня не говорить, и мама в последнее время неважно себя чувствует, так что я не хотела ее беспокоить. И еще… – Помедлив, я продолжаю: – Мне хватает проблем и без «я же тебе говорила». Мама считает, что я не гожусь для всего этого.
– Всего чего?
– Она считает, что я не могу присматривать за Полли и Тедом. Ей и так не нравится, как я готовлю, как убираюсь и как разбираюсь со всеми остальными делами по дому, которые мне еще не даются. Узнай она, что я не справилась с чем-то посерьезнее, это лишь доказало бы ее правоту, что я не гожусь на роль опекуна.
– А вы считаете, что годитесь?
– Ужас, Альберт, у нас будто собеседование! – Ставлю чашечку на стол, и он подливает мне свежего чая.
– Простите, дорогая, я не хотел допытываться.
Я улыбаюсь, показывая, что не обиделась.
– Если честно, я сама не уверена. Но моя сестра с Дугом хотели, чтобы я заботилась об их детях. Так что я должна – по крайней мере, пока что. – Я замечаю черно-белое фото на каминной полке: – Это вы с Мэвис? – Молодая пара на шезлонгах держится за руки, они широко улыбаются, лица их сияют.
– Так и есть, – кивает Альберт. – Она была сногсшибательна.
– О да, я вижу. Очаровательная девушка. Да и вы сами, надо сказать, неплохо выглядите. – Какое облегчение перейти от разговора про маму с папой и мое вранье из-за вранья Полли. Прямо паутина лжи.
– Очень мило с вашей стороны.
Он что, смутился? Кажется, и