Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

Прямо под светлым ликом Али[32] висела фотография Тенсинга и Хиллари, покорителей Эвереста. Под карточкой подпись: «В надежде на день, когда отважные иранские альпинисты одолеют Эверест. В надежде на день победы!» Около снимков Тенсинга и Хиллари прилепилась фотография Аджалля, старейшего иранского альпиниста, подписанная: «Аджалль, олицетворение настойчивости, — вперед, к горным вершинам!»

Ближе к вечеру все здоровые ребята квартала обычно собирались в каморке Ага Мохсена. Набивались битком, усаживались в нише, на верстаке для простегивания голенищ, на куче старой пыльной обуви и рассуждали о волшебном мире спорта. Ага Мохсен был для них дверцей, через которую они могли заглянуть в этот мир, подобрать ключ к его тайнам и секретам.

Кое-как разместившись, они жадно слушали всякие байки про Хабиби, болели за Тахти, спорили об Эйлюше и Хамазаспе и даже о Зейнале, который был «чемпионом» по битью себя в грудь во время религиозных процессий…

— А красивая фигура и все такое — это вообще без пользы. Кому это надо? Если человек все время упражняется, жилы напрягает, у него шея во какая станет! Надо что-нибудь одно выбрать, борьбу например… Верно, Ага Мохсен?

— Да уж, борьба — это класс, это точно! Самый старинный спорт — борьба. Правда, Ага Мохсен? Рустам[33] — он тоже борец был, правда?

И Ага Мохсен спокойно и рассудительно отвечал:

— Ну, конечно, все виды спорта хороши, но Таги прав. Красота фигуры тут ни при чем. И гордиться ею вовсе нечего.

— Как же нечего, Ага Мохсен? А тот красавчик, как зовут, забыл, ну, в Америке-то, — он первый приз получил на конкурсе, теперь считается самый красивый в мире мужчина. Он ведь иранец! Скажешь, нет?

— Мистер Шокух его зовут. Да, он иранец. Его брат здесь английскую школу держит. Только он не на всемирном конкурсе победил, а на местном, в Калифорнии. А вот на мой вкус… Кабы мог, я бы альпинизмом занялся. А потом отправился бы в восхождение на Эверест. Слыхали? В последний раз на штурм вершины вышли шестьсот человек, а поднялись туда всего шестеро! …Чувство локтя, говорите? У них оно отсутствует — это наш национальный недостаток…

Поболтав час-другой обо всем и обо всех, Ага Мохсен говорил:

— Ну, а теперь подымайтесь, пора. Мне надо еще в клуб заглянуть. Может, Касем тоже зайдет туда, повидать его надо. А потом в федерацию нужно успеть — там обещали прокрутить фильм о восхождении тех четырех немцев на Маттерхорн.

Ага Мохсен всем сердцем — да что там сердцем, всем своим существом! — рвался водить дружбу со спортсменами, с чемпионами: говорить им «ты», шутить с ними… Пределом его желаний было хлопнуть Тахти по плечу и сказать: «Ну уж в следующий раз ты им покажешь!» Или поболтать с Касемом, олимпийским чемпионом 1960 года по вольной борьбе, чтобы потом рассказывать ребятам о каждом мгновении этой беседы… Он придумывал: «Я ему скажу: «Касем, классно получилось, ей-богу! Ну ты ему вломил!» А он мне: «Ага Мохсен, ты, значит, видел? Веришь, когда стали поднимать иранский флаг, я заплакал. Нет, ей-богу, сыном клянусь, ничего мне больше в жизни не надо. Все эти медали и титулы — чепуха! Стою я там, и в голове у меня одна только мысль — о трехцветном нашем знамени, которое вверх поднимается. И тут я воскликнул — в душе, конечно, никто и звука не слыхал: «Радость ты моя, подымайся выше, выше, еще, еще! Лети вверх до самого седьмого неба, до тверди небесной!..»

И еще мечтал Ага Мохсен: «Эх, дружили бы мы с Багбанбаши, да так, чтобы он даже обедать ко мне домой приходил… Да-а… Вот бы зашел — уж мы бы поговорили с ним, отвели душу… Я бы ему: «Багбан, я этот бег обожаю прямо! До того мне охота тоже бегать!.. Весь мир обежал бы, ей-богу, весь мир!» А он: «А что? Очень даже возможно. У тебя способности есть, я-то уж вижу!»

«А еще лучше — подружиться с ними со всеми! — мечтал он. — Когда-нибудь, глядишь, и завернули бы ко мне. Сидели бы здесь, на этой самой табуретке, разговоры бы разговаривали… Ну что, мол, старик, как жизнь молодая, как твое драгоценное? А дела как — идут? Ты к нам и глаз не кажешь. А мы для тебя припасли кое-чего: вот тебе пара-другая билетиков! Заходи завтра, поглядишь — закрытые соревнования будут, только для своих».

Или еще так: «Если бы промеж нас дружба была, я бы им всем обувь пошил. И вывеску на мастерской повесил бы: «Обувь для чемпионов». Ходили бы они в моей обувке… По всей земле прошли бы. Побывали бы мои башмаки и в Индии, и в Индонезии, и на Олимпийских играх, везде-везде. Эх, имам Реза, заступник ты наш…»

А на самом деле никто из них и знать не знал Ага Мохсена, те же, что замечали его, когда он брел следом за ними, жадно впитывая обрывки их разговоров, говорили друг другу:

— Кто этот типчик? Никак от него не отвяжешься. Таскается вечно по пятам, маячит перед глазами, как пугало огородное. И чего он под ногами путается?

— Не знаю, то ли у него другого дела нет, то ли такая уж его работа — всюду за нами ходить и…

— Да плюнь ты! Пусть себе шкандыбает на своей кривуле. Нам прятаться нечего.

Особенно интересовал Ага Мохсена Касем. Они с ним родились в один год и — более того — в один и тот же день. Касем посвятил себя борьбе, даже удостоился золотой медали. Он был низкорослый, с честными спокойными глазами и толстыми мускулистыми ногами, здоровыми ногами. Как хотелось Ага Мохсену, чтобы Касем хоть раз сердечно ответил на его приветствие! Чтобы расспросил о здоровье, справился о жене его, горбатенькой хромоножке… Возвращаясь вечерами домой, он плакал, томимый этим желанием.

Каждый раз, когда ребята собирались в его каморке, Ага Мохсен обязательно заводил разговор про Касема: Касем-де родную семью не забывает, он не из тех прощелыг, которые и к спорту-то прибились, чтобы за мальчиками гоняться да всякие пакости и безобразия вытворять. Тьфу, чтоб им всем провалиться! Таких вообще не надо допускать к спорту, чтобы близко не подходили… А Касем — тот другое дело. Порядочный человек, правильный. Уж Касем-то с его техникой мог бы не одну, а все шесть золотых медалей отхватить!

Заперев мастерскую, Ага Мохсен отправлялся по клубам. Каждый вечер он наведывался в какой-нибудь из них, а иногда заглядывал еще и в Спортуправление, в секцию альпинизма. Здоровался с инженером (заместителем председателя секции), еще с