Крысиха - Гюнтер Грасс
После чего она молча заиграла усиками, словно подчеркивая чрезмерно долгую обремененность новой мыслью. Наконец она произнесла: Нет. Никакой случайности. Мы, крысы, не верим в случайности. Дело в том, что у нас остались запасы семян, спрятанные в самых глубоких камерах наших убежищ еще до последня. Эти семена, тщательно упакованные и хранимые в сухом месте, не пострадали. Когда мы попытались воплотить в жизнь указание древней и, подобно бело-голубым фигуркам, взрыхлили несколько участков земли, которые были поражены дикой редькой и снытью, но при этом выглядели здоровыми и обещали урожай, когда мы очистили эти испытательные поля от сорняков, провели борозды и засеяли семена, а затем присыпали их землей, когда мы уже почти потеряли надежду, наши сохраненные семена чудесным образом проросли. И поскольку с весенними дождями почти не выпадали вредные вещества, не было больше пыльных бурь, а постчеловеческий климат стабилизировался, став влажным и теплым, все, что взошло, росло и созревало.
Крысиха сообщила, что земледелие словно бы всегда было у них в крови: С конца лета до осени мы смогли собрать первый урожай. И посмотри: мы посадили чечевицу и кукурузу, тут – ячмень, там – свеклу. Особенно хорошо росли на поле подсолнухи. Это неприхотливое и при этом обильно плодоносящее растение быстро стало нашей основной культурой благодаря маслянистым семечкам. Новый климат позволял собирать два урожая в год. Не только кашубские холмы, но и грязевые валы вокруг городских районов оказались благоприятными для выращивания подсолнухов. Мы, прежде деятельные лишь по ночам, теперь трудились днем. Мы, закоренелые ночные твари, выращивали подсолнухи. Только погляди, хозяин, как обширно…
Их привозят задешево из Гонконга, и у них
на одной, на другой руке
всего по четыре пальца,
которыми они держат инструменты, а также теннисные ракетки
или изящный букетик цветов.
Отлитые из окрашенной пластмассы,
они долговечны
и, это несомненно,
переживут хрупкий человеческий род группами
и поодиночке.
Это утешает. Ведь они были созданы по нашему образу,
а наша жизнь
полна труда и забот;
но смурфики по природе своей жизнерадостны
и с молотком, косой,
телефоном всегда играючи заняты.
Ничто не может испортить им настроение.
Что бы ни случилось, их день начинается весело.
Только их язык, который в наших краях называют смурфонемецким,
может в конце концов исчезнуть.
Останется их безмолвная ухмылка
и их круглосуточное
усердие.
Ты же с детства знаешь кашубскую холмистую местность: картофельные окрестности среди лесов и промоин. Свекла, овес, ячмень – что еще там росло. Поскольку от лесов почти ничего не осталось, а вокруг луж и новых водоемов – даже Радауна где-то еще вырывалась свежим родником – лишь робко пробивались молодые леса, мы берегли эту многообещающую поросль, надеясь на восстановление лесов. Но от холмов южной Кашубии до песчаных дюн Балтийского моря, а также на всех плодородных грязевых наносах мы пахали землю – то на глинистых, то на песчаных почвах; ил из низменностей, скопившийся в валы, был бы хорош для выращивания пшеницы, если бы у нас были семена.
И вот она снова пахала, внушая мне: Нет, картофеля больше нет! Этот насытитель скончался вместе с человеческим родом. Но мы чередуем культуры: сажаем кукурузу, свеклу, ячмень и огромные поля подсолнухов. Погляди, как они стоят рядами и ярко светятся. Тебя удивляет, что мы, ночные твари, преобразились? Чтобы перечеркнуть эти дурные слова: мы больше не боимся света. Мы сделались поденщиками, занятыми заботой о пропитании.
Она позволила мне все осмотреть и изумиться. Затем крысиха сказала: Может быть, именно сияние цветов, этот желточный ореол, отучил нас от ночной жизни и привил любовь к дневному свету? Вздор! Именно нужда вытолкнула нас на свет и изменила; в то время как человеческий род погиб, потому что, несмотря на все острые нужды, не хотел меняться. Но мы стали другими.
Крысиха молчала, но я уже видел холмистые поля подсолнухов среди кашубских промоин, которые вновь превратились в лужи, пруды или озера, отражающие небо, пушистые белые облака, а также молодые ольховые, березовые, ивовые рощи и густые заросли камыша. И я видел крыс, работающих на полях, как они ряд за рядом валили высокие, тяжелые подсолнухи, прогрызая в стеблях полости, словно они имели дело с деревьями. Как быстро они укусами обрезали стебли. Как усердно они трудились, как осторожно. Ни одно зернышко не терялось. И как умело они срывали корзинки с семенами, чтобы выложить их рядами на краю поля для просушки. Отлично сработавшиеся колонны, но никаких погонщиков или надсмотрщиков больше не было видно. Однако они выставили охрану, словно их урожай был под угрозой – от кого или от чего? – словно нашлись бы посторонние извлекатели выгоды из их трудов, словно, кроме крыс и якобы кормящих молоком навозных мух, другие достойные упоминания твари пережили Большой взрыв.
Ну что ж, сказала крысиха. То, что говорилось о летающих улитках, подводных пауках и живородящих мухах, конечно, не соответствует истине. Просто чтобы развлечь тебя, ведь ты любишь небылицы, мы придумали вот таких ужасных существ и извращенных монстров. Но послушай, хозяин, как щебечут и воркуют. Не только воробьи, но и полевые голуби, как ты знаешь, присутствуют в постчеловеческом настоящем. Они стремительно плодятся. Они могли бы, особенно воробьи, стать настоящим бедствием. Что еще? Полевая мышь снова здесь: глупая, но вкусная. Иногда кролики. Воробьи серебристо-белые, перьевые наряды голубей играют розовым, а мыши – смехотворно желтые. Все это породил Большой взрыв: так и нам пришлось отказаться от нашего серо-коричневого окраса. Наши выводки цинково-зеленые. Со временем появляется землистый оттенок. Нас, старых крыс, облачает умбра. Во всяком случае, ты видишь, как наши легкие, еще цинково-зеленые крысята старательно охраняют от птиц тяжелые плодовые корзинки, пока те созревают на стволе.
И я увидел, что каждая теневая сторона большого, только-только созревшего подсолнечника была занята крысенком; очевидно, я видел цветной сон, потому что цинково-зеленая шерстка едва заметно отличалась от зеленой подкладки плодовых корзинок. Затем я видел снова и снова, как ловко крысята хватали зубами нападающих воробьев, даже с полевыми голубями им удавалось расправиться: они вгрызались им в горло, поднимались вместе со взлетающими голубями, летели с ними вверх, чтобы после быстрого истощения птицы упасть с добычей на землю. Несколько раз: резкий взлет, воздушный бой над полем подсолнухов, падение, словно падает камень; я видел, как эффективно защищался урожай. И, как собранные плоды, на краю поля лежали в ряд пойманные голуби и воробьи. Согласно крысиной природе, все должно было быть поделено; ведь именно крысы, когда мы, люди, еще искали собственную выгоду, были известны как склонный делиться вид, хотя и не ставший для нас примером.
С тех пор крыса, птица и подсолнух стали для меня единым образом. То, что во сне было связано друг с другом, стало для меня естественным, когда я бодрствовал. Впредь я не смогу смотреть на подсолнухи, когда они по-прежнему кланяются за садовыми изгородями, как на безобидные цветы, не подумав тотчас о птице в зубах крысы.
Крысиха же, которая мне снится, оставаясь серьезной, продолжала: Мы не позволяли, чтобы наш урожай зерна уменьшался из-за паразитов, как, например, было до взрыва,
