Уайт-Ривер в огне - Джон Вердон

— Нет.

— Нет? — Килбрик моргнула, явно сбитая с толку.

— Это было ужасно неприятно, — пояснил Пэйн, — но далеко не худшее.

— Что ж… напрашивается очевидный вопрос.

Он выждал, пока она его задаст.

— Скажите нам, Кори, какой момент был самым худшим в вашей жизни?

— Тот день в интернате, когда мне сообщили, что умерла моя мать. Это было хуже всего. Ничто даже близко не сравнится.

Килбрик заглянула в блокнот:

— Вам тогда было четырнадцать?

— Да.

— В то время ваш отец уже занимал видный пост в правоохранительных органах, верно?

— Да.

— И он сделал ряд публичных заявлений, обвинив в ее смерти нелегальные наркотики, в частности героин. Это правда? — Она подняла глаза от записей.

Взгляд Пэйна стал ледяным:

— Это примерно так же верно, как обвинять веревку в смерти повешенного.

Килбрик ощутимо напряглась:

— Интересный ответ. Поясните?

— Героин — это просто вещь. Как веревка. Или пуля.

— Вы хотите сказать, что в смерти вашей матери было нечто большее, чем банальная передозировка?

Пэйн понизил голос:

— Я хочу сказать, что он убил ее.

— Ваш отец убил вашу мать?

— Да.

— С помощью наркотиков?

— Да.

Килбрик выглядела ошарашенной:

— Почему?

— По той же причине, по которой он убил Джона Стила, Рика Лумиса, Марселя Джордана, Вирджила Тукера, Блейз Джексон, Чалис Крил и Джадда Терлока.

Она уставилась на него:

— Они угрожали его будущему — тому, как он хотел, чтобы все складывалось.

— Угрожали… каким образом?

— Они кое-что знали о нем.

— Что именно?

— Что он не тот, кем кажется. Что он нечестен, жесток, манипулятивен. Что он выбивает признания, фальсифицирует улики и калечит чужие жизни, чтобы выстроить собственную репутацию. Чтобы обеспечить себе неприкосновенность. Чтобы доказать самому себе, насколько он силен. Он по-настоящему злой человек. Убийца. Монстр.

Килбрик смотрела, словно не веря своим ушам. Опустила взгляд на планшет, потом вновь на него:

— Ты сказал… если я правильно поняла… что он убил Джадда Терлока?

— Да.

— По сведениям, полученным нами из офиса окружного прокурора, братьев Горт разыскивают в связи с убийством Терлока.

— Мой отец всегда пользовался другими, чтобы делать свою грязную работу. Горты были удобным инструментом, чтобы разобраться с Терлоком.

— Нам сказали, что Джадд Терлок был давним другом вашего отца. С чего бы…

Пэйн резко перебил:

— Он был давним мерзавцем и садистом. Не другом. У него вообще не было друзей. Дружба требует, чтобы ты о ком-то заботился. Мой отец не заботился ни о ком, кроме себя. Если хотите знать, зачем он организовал убийство Терлока, ответ прост: Терлок перестал быть полезен.

Килбрик кивнула и на мгновение посмотрела в сторону, будто сверяясь со временем:

— Это было… впечатляюще. Вопросов больше нет. Не хотите ли что-то добавить напоследок?

— Да. — Он посмотрел прямо в камеру. — Я хочу поблагодарить детектива Дэвида Гурни от всего сердца и всей души. Это он разоблачил ложные улики, из-за которых все выглядело так, будто я убил тех двух полицейских. Без его проницательности и упорства мир, возможно, никогда бы не узнал правду о Делле Бекерте — правду о том, кто он и кем всегда был. Разрушитель жизней. Властный монстр, растлитель, убийца. Благодарю детектива Гурни за правду и хочу, чтобы весь мир знал: я обязан ему жизнью.

Гурни поморщился.

Картинка вновь вернулась в студию новостей.

Кронк повернулся к Килбрик:

— Ух ты, Стейси, потрясающее интервью!

— Пэйну, безусловно, было что сказать — и он ничуть не стеснялся говорить это вслух.

— Я отметил, что имя Дэвида Гурни снова всплыло в исключительно благоприятном контексте, как и в моем интервью с Шериданом Клайном.

Килбрик кивнула:

— Я тоже это заметила. И знаете, о чем сейчас думаю? Мысль выглядит невероятной… Но, боюсь, она слишком хороша, чтобы ее не высказать. Мне кажется, Дэвид Гурни мог бы стать отличным кандидатом на пост нашего следующего генерального прокурора. Что скажете?

— По-моему, идея просто блестящая!

— Прекрасно! — сказала Килбрик, улыбнувшись и повернувшись к камере. — Оставайтесь с нами. Наш следующий гость…

Гурни закрыл окно с записью и повернулся к Мадлен:

— У меня мерзкое ощущение, что Гелтер использует Килбрик и Кронка, чтобы протолкнуть свою рекламную задумку.

— Думаешь, у него достаточно влияния на RAM-TV?

— Подозреваю, он может этой станцией владеть.

53.

На следующее утро погода идеально совпадала с настроением Гурни — пасмурная, беспокойная. Неугомонный ветерок то и дело менял направление, качая спаржу-папоротник то в одну, то в другую сторону. Даже Мадлен казалась не в своей тарелке. Солнце пряталось за пятнистыми облаками, и Гурни с недоумением отметил по старым кухонным часам, что уже начало десятого. Когда они доедали овсянку, Мадлен нахмурилась и кивнула в сторону застеклённых дверей.

— Что это? — спросил он. Слух у него был нормальный, но у нее — необыкновенно тонкий: она почти всегда раньше его улавливала приближающиеся звуки.

— Кто-то подъезжает.

Он распахнул двери и вскоре услышал шум машины, поднимающейся по проселку. В поле зрения выкатился большой внедорожник. Он сбавил скорость и остановился между сараем и прудом. Когда Гурни вышел во внутренний дворик, чтобы лучше разглядеть, он увидел темно-зеленый Range Rover, начищенный до зеркального блеска, видного даже в сероватых сумерках.

Из машины выбрался водитель — солидный мужчина в синем блейзере и серых слаксах. Он открыл заднюю дверцу, и из салона вышла женщина. На ней — хаки-парка, бриджи для верховой езды и высокие сапоги до колен. Несколько мгновений она стояла неподвижно, оглядывая поля и леса вокруг, пастбище, тянущееся к дому Гурни. Закурила. Потом она и водитель вернулись в большой зеленый автомобиль.

Гурни наблюдал, как машина медленно ползет через пастбище к дому, пока не остановилась близко к его автомобилю, который на фоне внедорожника выглядел почти игрушечным. Водитель вновь вышел первым и распахнул заднюю дверь для дамы, которую теперь, при ближайшем рассмотрении, можно было принять за женщину, немного не дотягивающую до сорока. Ее пепельно-русые волосы были уложены в короткую асимметричную стрижку — дорогую и агрессивную на вид. Затянувшись напоследок, она бросила сигарету и придавила окурок носком сапога — сапог, как и прическа, выглядел явно дорогим.

Пока она с мрачноватым видом обозревала