Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

— Тебе напомнить, как быстро ты полетел из забирать, когда мы отдали их на два месяца?

Андрей вздыхает. Помнит.

Мы выдержали три недели и шесть дней.

Сначала отвезли детей на Ионическое море к бабушке и дедушке. Оттуда — вдвоем в Доминикану. Чтобы ебаться и купаться. Так же, как было ещё до рождения Давы.

И так же, как до рождения Давы, мы не тратили времени на церемонию, которую я продолжаю считать глупостью.

Всё то, по чему мы соскучились и чего хотели у нас получилось.

Я до сих пор со стыдом и судорогами внизу живота вспоминаю, как это было запредельно прекрасно. Мы с Андреем будто снова стали совсем беззаботными. Не дважды заебанными родителями, а влюбленными и пьяными.

Но когда вернулись домой — без детей стало невыносимо.

Дом пустой. Нет их голосов. Топота ног. Ссор и примирений. Даже запах только в детских.

Мы полетели забирать.

Этим летом снова попробуем отправить на два месяца, но как быстро соскучимся — загадывать я уже не берусь.

— Какой у нас план, Лен? — Андрей возвращает меня к разговору из воспоминаний.

— Я везу детей маме, в салон, туда привозят платье. Потом к тебе. Вечером вдвоем.

— Хорошо. Жду тогда.

— Конечно, ждешь.

Темиров фыркает. Я скидываю.

За эти годы наши отношения стали другими. Я бы сказала загрубели, но это совсем не плохо. То же самое, что зацементировались.

Наша любовь, доверие, понимание не подлежат сомнениям и обсуждениям. Это данность, которая не может измениться или пройти, как бы не менялся мир вокруг. У нас двое пацанов. Это на всю жизнь.

Тогда, шесть лет назад, рты завистникам лучше всего заткнула моя вторая беременность. Двое наших детей — это не плоды случайности и ужасной ссоры, а большой-большой любви, которую мы осознали далеко не сразу.

Мы и между собой с Андреем долго пытались разобраться, когда наш легкий роман обременили сложные чувства. Точный момент не смог определить ни он, ни я. Только свершенный факт: между нами разгорелась любовь.

Моя вторая беременность отличалась от первой эмоционально. Физиологически не сказать, чтобы разительно. В отличие от Давы, Платон дольше не хотел разоблачаться. Мы почти до двадцатой недели не знали его пол. Токсикоз не мучил. Перепады настроения тоже. Когда живот стал большим, мне сложно было совмещать свою неповоротливость, бессонницу и уход за годовалым младенцем, но никакого отчаянья или даже страха во мне уже не было.

Ябедничать Андрею на Романа мне тоже не пришлось, да я и не стала бы.

Его дороги с моим Андреем ожидаемо-быстро разошлись.

Роман был случайным человеком в жизни таких, как Милославский и Темиров.

Их партия никогда не была «однородной», всегда состояла из разных людей, ситуативно объединяющихся в группы.

Группа, в которую входил Роман и Валерия, за год до выборов стала слишком токсичной. Взгляды сильно разошлись. Они отделились. В списках на следующих выборах их уже не было. Они пошли с другой командой и пролетели, а Андрей стоял в пятерке за Виктором Михайловичем.

Прошел.

Провел ещё немного времени в депутатском кресле. Занял пост министра. Но на больше его не хватило. Полгода назад он сказал, что устал. Запал прошел. Слишком сложно держать в руках вроде бы все нужные механизмы и не иметь возможности сделать ничего полезного из-за сопротивления популистов и глупцов.

Виктор Михайлович долго не хотел отпускать Андрея, но красочно обрисованные перспективы решение Темирова не изменили.

Из политики Андрей вернулся в бизнес. Потрахаться с Президентом мне не светит, но владелец и CEO финтех-холдинга это тоже неплохо. С ним я провожу каждую ночь.

От грубости собственных мыслей при детях аж щеки загораются. Стыдно. При них мы с Андреем никогда. Не ругаемся. Не кричим. Не материмся. Андрей даже изредка не курит. Дети не подозревают, насколько их родители, на самом деле, неоднозначные личности. Но это шутки всё.

Я заруливаю на территорию ЖК и паркуюсь на свободном месте у застекленной витрины кондитерской.

В этот приезд Талия Леонидовна живет в той же квартире, в которую я впервые попала, приехав испуганной и беременной в столицу.

Выйдя из внедорожника, который стоит дороже, чем сто вместе взятых коробок с моими Побережными сбережением, обнимаю маму Андрея и смотрю на стекляшку вверх.

Я до сих пор помню, какой мандраж испытывала. Насколько чувствовала себя чужой. Лишней. Стыдной.

Временами хочется только вернуться в прошлое, обнять себя так же, как обнимает Талия Леонидовна, и сказать: Лен, это всё твое. Ты справишься. Ты будешь счастлива.

Сейчас я счастлива бесконечно.

Обойдя машину, открываю дверь. Отстегиваю Платошу и выдыхаю:

— Забирайте. Они теперь ваши.

Талия Леонидовна смеется и цокает языком. Тоже помнит, как быстро мы меняем свои решения. То «забирайте», то «отдайте_пожалуйста_мы_соскучились_наших_деток_любимых».

Присев, свекровь ловит более резвого Даву. Он позволяет себя даже поцеловать, а я улыбаюсь, слыша тихое:

— Зузунаки мой хороший…

Расстегивая ремень Платоше и помогая ему спуститься, успеваю чуть надышаться им и даже поцеловать.

По нему видно, как рвется к бабушке, но и меня отпускать не хочет.

Присев на корточки, обнимаю его. Целую. Он тоже обхватывает меня ручками. На ухо по секрету обещает (старший брат таких обещаний не поймет):

— Мамочка, я буду вести себя хор-р-р-рошо. И по тебе скучать.

— И я буду скучать. Я в тебе не сомневаюсь, зайка. И очень люблю. И папа тебя любит.

Разворачиваю маленькие ручки и поочередно целую ладошки.

Это он сейчас такой нежный и я беру свой максимум. Скоро станет таким же, как Давид. Будет строить личные границы, за который мне не зайти.

Когда думаю об этом — кроет тоска. Я люблю их всякими, но как же быстро летит время! Сначала хотелось его ускорить, а теперь кому заплатить, чтобы так не неслось?

Мы с Платоном подходим к Талии и Даве.

У бабушки хватает рук на обоих внуков. Она их обнимает, целует. Слушает. Поражается.

Я себя знаю: если долго прощаться, расплачусь. Талия тоже в курсе.

Поэтому свекровь поднимается, обнимает меня крепко-крепко и шепчет:

— Отдохните, доченька.

— Если вам сложно будет…

— Не будет. Отдыхайте.

Киваю.

Сейчас Яннис Игнатьевич на Побережье. Там строится гостиничный комплекс, который мы скоро откроем. Я участвую в процессе минимально, но сложно передать, какой трепет испытываю из-за осознания, что мы возвращаемся на Побережье. Пока не жить, но может быть когда-то и жить тоже. Мы назовем его "Филоксения". Это слово, обозначающее особенное греческое гостеприимство.

Андрей уехал оттуда в семнадцать, чтобы сбежать от упадка и депрессии.

Я в двадцать два убегала от того же.

Но теперь в наших руках достаточно сил, чтобы будущим детям не приходилось оттуда сбегать.

Ещё раз целую сыновей и быстро сажусь в машину.

Пока еду до шлагбаума — как будто камни везу в груди. Почти что чувствую себя кукушкой. Бросила. Уехала. Вернуться надо…

Но через десять минут уже вроде бы можно и пожить…

По дороге в салон, где я буду делать прическу и макияж на вечер, слушаю музыку и подпеваю.

Мои юношеские певческие планы не оправдались. Точно так же, как у меня нет шансов на секс с Президентом, Андрей пролетает мимо секса со звездой.

Я не возобновлялась на вокальном факультете. Поначалу мне было просто некогда, потом я осознала окончательно, что не хочу.

Благодаря статусу и деньгам мужа перед нами открыты все двери, мы вхожи в элитные круги. И становиться полноценной частью богемы, принимать игру по лицемерно-жадным правилам, я не хочу.

Я наелась лицемерия, жестокости и подлости, хоть и прошлась как бы по касательной. Я ценю свободу, которую подарил мне Андрей. Не хочу становиться заложницей бесконечной гонки за очень условным успехом, который поровну смешан с дерьмом.

Бывает, мне хочется петь. У меня есть несколько профессиональных записей на студии. Написанные для меня и выкупленные песни.