Коллектор - Ульяна Соболева

Я просыпаюсь резко, будто выныриваю из ледяной воды, и первое, что чувствую — это боль. В висках стучит, рот пересох так, будто в нём песок, а тело будто чьё-то, не моё, тяжёлое, сломанное. Простыня сбилась, под ней — чужие ноги, чужая кожа, чужая реальность. Я поднимаюсь, сажусь, осматриваюсь… Это не мой дом. Не квартира. Не больница. Номер. Гостиничный. Стерильный, как отельная тюрьма. Белые стены, шторы до пола, воздух, в котором нет ничего живого. И я одна.

У меня начинается паника. Такая, какая бывает у зверя, которого загнали в клетку. Я вскакиваю, еле держась на ногах, ноги ватные, колени подгибаются. Я бросаюсь к двери — закрыто. Осматриваю ванную — никого. Заглядываю под кровать — пыль и пустота. Он был здесь. Я знаю. Я чувствую. Его запах. Его тень. Его воздух. Он поднял меня, привёз. Он стоял рядом. Смотрел. И ушёл.

Я мечусь по номеру, сбрасываю подушки, разрываю шкаф, открываю ящики, вскидываю простыни, ищу… хоть что-то. Знак. След. Ответ. Я как безумная. Дрожу, как в лихорадке. У меня трясутся руки, сбиваются шаги, я всхлипываю, как ребёнок. Мне кажется, он может быть где угодно — за шторой, в ванной, под кроватью. Как призрак. Как суд. Как карма.

На тумбочке — лист бумаги. Я хватаю его, готовая сжечь глазами. Это счёт. Всё оплачено. Без имени. Без подписи. Без даты. И рядом — визитка. Чёрная, блестящая, как лезвие ножа. Я не сразу её замечаю. Но когда беру в руки — пальцы замирают.

Я сажусь на край кровати, медленно, осторожно, будто держу в руках не бумажку, а гранату. Это не случайность. Он знал, что я проснусь. Что буду искать. Что полезу в каждую щель. Он знал, что найду. Он оставил эту визитку, как приманку. Как вызов.

На визитке — чернильно-чёрный логотип, выдавленный в плотный картон, глянцевые буквы, как ножи, сверкают под светом настольной лампы. Под названием — тонкая, почти прозрачная надпись: Чечня. И в этот момент всё внутри меня резко замирает, будто остановилось сердце, будто кто-то нажал на внутренний тормоз, вырвал воздух из лёгких, выбил почву из-под ног. Я чувствую, как по позвоночнику скатывается ледяной пот, а пальцы на руках начинают мелко дрожать, будто это не мои руки, а чьи-то старческие, безжизненные. Он. Это он. Я не знаю, как — но знаю. Так, как мать знает дыхание своего ребёнка. Так, как женщина чувствует запах мужчины, даже через годы, даже сквозь тысячи километров. Он оставил это. Специально. Насмешка или вызов — пока неважно.

Я хватаю телефон, вбиваю название фирмы с дрожащими пальцами, забывая, как дышать. Поиск выбрасывает сайт — официальный, чёткий, безупречный, с фотографиями, с номерами, с контактами. И адрес. Чечня. Я всматриваюсь в экран, как будто он может дать мне больше, чем просто цифры и буквы. Но больше ничего не нужно. Это — зацепка. Это — дверь. Я сижу на краю кровати, визитка всё ещё в руке, телефон горит в другой, и я понимаю — не ехать я уже не смогу. Это не решение. Это инстинкт. Это как вдохнуть после утопления.

* * *

Я покупаю билет, как в трансе. Пальцы двигаются автоматически: паспорт, карта, подтверждение. Потом такси. Потом аэропорт. Всё происходит будто не со мной, будто я в чьей-то жизни, в чужом сне, который режет кожу. Мир гудит, проносится мимо, но я не чувствую ни времени, ни пространства. В голове — одна пульсирующая мысль: зачем он появился? зачем ушёл? где Анита?

В самолёте меня качает не от турбулентности — от ярости, от страха, от того, как тяжело сдерживать себя, когда всё внутри кричит. Я не ем. Не пью. Не моргаю почти. Смотрю в окно, как будто сквозь облака смогу увидеть её — свою дочь, свою половину, свою живую боль. Он держит её на руках. Он смотрит, как она спит. Он целует её во сне. Он забрал у меня даже это. И если я не остановлю его — я больше не мать.

Я лечу не к нему. Я лечу в пекло. Добровольно. Чтобы вернуть то, что было вырвано с кровью. Чтобы встретиться с демоном, которого я когда-то пустила в свою постель. И на этот раз — я не буду падать в обморок. Я посмотрю ему в глаза. И спрошу, где она.

Я выхожу из аэропорта в город, который кажется не просто чужим — враждебным. Асфальт здесь другой, будто толще, тяжелее. Воздух пахнет гарью, металлом, сжатыми чувствами. Дома — как блоки льда, острые, холодные, выстроенные по другому, чужому коду. Здесь всё звучит иначе: речь людей, гул улиц, даже ветер здесь стелется не ласково, а с нажимом. Я иду быстро, почти бегу, хотя не знаю, куда именно. Я просто следую за координатами, будто по маршруту на кладбище, где вместо могилы — офис. Вместо венка — визитка.

* * *

Он работает здесь. В этом здании из стекла и бетона, сверкающем, как зубы акулы. На входе охрана — серьёзные лица, руки за спиной, у каждого в движениях железо. Я подхожу к стойке, говорю, что у меня встреча. Голос срывается, лицо вспотело, я знаю, что выгляжу, как бездомная, как сумасшедшая, но мне плевать. Они отказывают. Спокойно, по протоколу. Говорят: «Назовите имя, кого вы ждёте, кто вас приглашал». А я не знаю, как сказать. Мужчину, который украл мою дочь? Монстра, который был моим адом? Я вижу, как они уже собираются нажать кнопку, вызвать кого-то, выгнать меня.

И тогда я иду. Просто вперёд. Быстро. Взрывно. Они бросаются следом, кричат, но я бегу по коридору, не слыша, как стучат каблуки, как визжат рации. Передо мной — стеклянная дверь с табличкой: «Совещание. Не входить.» Я влетаю.

Зал — как в кино. Длинный стол, проектор, слайды на экране, мужчины в дорогих костюмах, галстуки, планшеты, бокалы воды. В этот момент они все замолкают. Шум обрубается, как оборванный трос. Все головы поворачиваются ко мне. А я стою — вся, как на ладони. Сальная прядь на лбу, мятая одежда, дорожная пыль на джинсах, глаза красные, дыхание рваное. Я — воплощение безумия, безысходности, отчаянья.

Я говорю его имя. Не шёпотом. Не криком. Словно вырываю из себя, как нож из раны.

— Аслан.

И в этот момент весь воздух в зале становится тяжёлым. Он сидит в конце стола, во главе. В костюме, безупречном, как война. Его лицо спокойно. Без эмоций. Он медленно поднимает глаза, смотрит