И было это так - Лена Буркова
Но Бог не двигается.
Бог прислушивается.
«Фшш-фшш-фшш», – напевают притихшие волны, затягивают тоскливую песнь про города безразмерные, про человейники продуваемые, про навигаторы непрогружаемые; затягивают плач по людям, которые мечтают сосуществовать мирно, а потом достают копья и уничтожают друг друга по первому сумасшедшему приказу безрассудных военачальников; затягивают вой по тем, кто, обезумев, хохочет под покровом ночи от невыносимых страданий, словно от черной комедии, и рыдает от щемящей утренней нежности, считая себя недостойными подобной благостыни.
Что-то случилось с нашим курсом и нашими ориентирами.
Что-то точно с ними случилось.
Столько людей вокруг (не протолкнуться, не пройти, не проехать), но все они варятся в своих тревогах по отдельности, убежденные в том, что их никто и никогда не поймет. И я в их числе. Что это за предложения такие: «Приходи на чаепитие с бисквитным тортиком и вафельными трубочками», «Устроим вечерние посиделки с лучшими подружками», «Перемоем косточки бывшим одноклассникам», – когда они из обихода вышли? Кажется, что ни при каких обстоятельствах им уже не прозвучать – утонуло, унесло, развеялось, осталось на страницах толстых фотоальбомов, на старых видеокассетах, на компакт-дисках. Что это за нововведения такие: «Слишком опасно об этом говорить с кем бы то ни было», «Мы теперь и, похоже, навсегда по разные стороны», «Обойдем острую тему обсуждением погоды и котиков», «Притворимся, что не замечаем нависшую тень невысказанных и противоположных мнений», когда они в обиход вошли?
Мы молчим.
Ресницы у меня слегка подрагивают – только бы не моргнуть, только бы не обрушить плотину, только бы не затопить пляж полноводными ручьями и реками. Только бы. Только бы. Только бы. Приунывшая пуще прежнего, я втягиваю воздух ртом и большим пальцем правой ноги выуживаю кружевной камень из-под светлого морского песка. Замерший, прислушивающийся, Бог стоит рядом и задумчиво царапает воспаленный прыщик на виске.
– Фуууе, – морщусь я, украдкой вытирая запястьем налитый слезами и киселем нос. – Зачем ты это делаешь?
– Хочу – и делаю, – лопочет Бог. – Законом не запрещено.
– Понятно.
– Что понятно?
Кто является основателем и популяризатором пагубной привычки.
– Да-да, – ополаскивает ноготь Бог, окуная руку по плечо и окатывая меня пенными брызгами. – По подобию своему и все такое… Глупо получилось, верно?
Не глупее, чем изобрести нам сложную систему пищеварения, а после (в идеале перед эпохальным созвоном с уважаемыми людьми или посадкой на поезд дальнего следования) вручить стаканчик кофе с коровьим молоком, чтобы сполна оценить замысел.
– Чистое вдохновение!
Смотрю на него, бережно достающего из-за уха мятую самокрутку и раскуривающего ее с невероятным сосредоточением, краем глаза. Хмм. Гмм. Ну и ну.
– Созерцай, не стесняйся, – ухмыляется Бог. – Ладен и складен?
Разделяющая мнение Бога лишь отчасти, я заливаюсь густым-густым румянцем, но глядеть не перестаю. Хмм. Гмм. Ну и ну. Мог бы и обворожительнее быть – с его-то возможностями и потенциалом. Нимб светящийся над макушкой прикрутить. Нарастить мускулы наливные. В мантию кремовую принарядиться. От сутулости избавиться. Белоснежными винирами обзавестись. Или что там по богоГОСТу полагается?
– А без оскорблений?!
– Извини.
Мы молчим.
Я рассматриваю и рассматриваю дымящего Бога, погруженного в море, как и я, уже по самую шею. Более того, приглядевшись, признаю: не так уж он и плох. Долговяз, конечно. Излишне эмоционален. И немного нелеп со своей сигаретой.
– Эчпочмаки любишь? – спрашивает он чуть уязвленно.
– Не знаю.
– Понятно.
– Что понятно?
– Не пробовала.
«Фшш-фшш-фшш», – шелестит и шуршит прибой, постепенно подталкивая нас обратно к берегу и затапливая подбородки.
Красивое море.
И цвет у него тоже красивый – глубокий синий.
И сколько же на самом деле красоты я еще не увидела, не испытала, не попробовала (а ведь могла бы попытаться, могла бы приложить больше усилий, могла бы пойти маленькими шажочками к правильным целям): с парашютом так и не прыгнула, переливами северного сияния не насладилась, между фьордами извилистыми не побродила, волосы в фиолетово-розовый не покрасила, на сапах не поплавала, билет до Берлина (и Амстердама, и Копенгагена, и Рейкьявика, и всех столиц всех государств) так и не приобрела, не набралась смелости заявить каждому обидчику, ущипнувшему умышленно: «Ну ты и сволочь, будь счастлив!»
Как досадно.
Обидно-то как.
Вот же дурость и сентиментальщина – из-за эчпочмаков каких-то разрыдаться готова!
– Знаешь, по какой причине твои заветные мечты так и остались мечтами? – спрашивает Бог, планируя воспользоваться моей плаксивостью ради прочтения умопомрачительного и поучительного монолога. – Ты так фанатично размышляла о безотрадном – по твоему пессимистичному представлению – будущем, что начисто утратила способность замечать плюсы в настоящем. Отбиваясь от твоих едких замечаний, скажу: это мое старинное сочинительство и, между прочим, мудрость многовековая, а не душераздирающая цитата из интернета! И упреждая саркастическое «Так я и поверила!», спрошу, дабы замять неловкий момент: для чего ежесекундно прогнозировать результат событий, которые пока не произошли и, возможно, не произойдут вовсе, а если произойдут – то, вероятно, совершенно в иной подаче и величине?
– Смысл в том, чтобы подготовиться к гипотетическим испытаниям и последующим поражениям, – разъясняю я элементарные вещи. – А еще быть во всеоружии.
– В каком таком оружии, дитятко?
– В пушечной иронии, заряженной порохом из язвительности и внешней невозмутимости.
– Смешная, – выпуская губами витиеватые колечки, хмыкает Бог. – Слышишь себя?
– Слышу.
– И как тебе?
– Не очень звучит.
– Не очень.
Мы молчим.
– Пойдем, – говорит Бог, обмакивая самокрутку в воду, а затем пряча мокрый и сморщенный бычок обратно за ухо. – Близится прилив. Не успеем зевнуть или ахнуть – и море оперативно возьмет нас в кольцо. Угадай, что произойдет в результате этого происшествия?
– Мы утонем?
– Слишком просто!
– Нас унесет отбойным течением на двадцать километров от материка?
– Никакой фантазии!
– Подхватим пневмонию, попадем на скорой в инфекционное отделение и будем почивать под капельницами?
– Неужели не очевидно?! – мультяшно хватается за голову Бог. – Тогда нам придется экстренно превращаться в амфибий, дышать жабрами, питаться планктоном и водить дружбу с осьминогами! А они – что уж греха таить – не самые общительные ребята: щупальца распускают, чернилами брызгаются, булькают ворчливо!
И куда же мы, позвольте спросить, пойдем? Не в преисподнюю, надеюсь? Я, безо всякого сомнения, совершила прескверный поступок и облажалась в достижении вечного блаженства, но зачем же так антигуманно? Наверняка имеются альтернативные методы покаяния и искупления грубых промахов: исправительно-трудовые работы в оранжевом жилете, муторное бездействие в темном углу комнаты на протяжении часа, воспитательный подзатыльник с назидательной проповедью?
– Отправимся к
