И и Я. Книга об Ие Саввиной - Васильев Анатолий Григорьевич

Но всё это позже. Пока мы героически преодолеваем чудовищное бездорожье, чтобы, как справедливую награду за наше упорство, обрести ее — “нашу любимую полянку" на берегу ласково бормочущей Волги. Почему-то первое наше лето на Волге никак не отобразилось в дневниках Ии. А может, дневник затерялся — сейчас уж не узнать. А вот два следующих лета — отобразились.

Из дневника:

Унылый день у плиты. Под окном что-то строят, роют, копают. Шум! Надралась, наговорила кучу гадостей Толе. Хотел уехать домой. Зеленый от злости. Не даю ему жить. Разругались вдрызг.

Следующий день:

“Не сердишься?" — “Сержусь".

Попросила прощения. Завтракали нормально. Идея немедленно уехать на Волгу. “Тогда надо завтра с утра". Собирались до 12 ночи. Всё вроде чуть-чуть образовалось".

Какие собаки меж нами промчались в те дни — не упомнишь. Но мгновенное обращение к спасительнице и примирительнице — нашей Волге — говорит о многом. Готовы, ни секунды не усомнившись, снова продираться сквозь заросли, ползти на брюхе, грузить-разгружать тяжести, но чтобы — “наша полянка"!

Из дневника (следующий день):

Как ни планировали, а выехали из Москвы (магазины, рынки, сигареты и прочее) после двух. Еще в Ржеве что-то покупали. По дороге — картошка, чеснок, морковь. После Ржева — расхлябанная дорога. У нашего поворота (дер. Переварово, 53-й км) — озеро! Но переехали. Проехали метров 200 — занесло зад на глине. Села. Буксовала. Толя — в грязи, вытащенные из багажника вещи (чтобы облегчить машину) — в грязи. Домкратом дважды вытаскивали колесо, чтобы надеть на него цепи. Ужас! Казалось, не выбраться. Выбрались. Дальше уже всё поблагополучнее. На нашей полянке остался прошлогодний погреб, “стол и стулья", срубленные Толей в прошлом же году. Веревка с гвоздем на березе и со скелетиком забытого окушка, изъеденного муравьями. В общем, до темноты более-менее устроились. Поужинали. Лунища над рекой! Туман… Дивно.

Дальше:

Солнечный день. Встали в 11:30. Малина, грибы. Полезли свинухи. Один белый. После обеда пошла в березняк — 25 подберезовиков там, где мы были. Толя ловил. Пошла половить — ничего. Варила грибы. Он на гитаре подбирает мелодию к каким-то стихам х…ым.

Эти “х…е" стихи Александра Межирова я случайно обнаружил в какой-то газете. Вот их начало:

Нет тому объяснения, почему трогает сердце какая-то мелодия, тревожат чьи-то стихи, впечатляет какая-то живопись. Случайно попавшиеся на глаза, эти немудреные стихи пробудили невольное желание положить их на столь же немудреную, но необыкновенную — как мечталось — мелодию. Задача казалась легко выполнимой и возбуждала близостью замечательного результата. Увы! Кажущаяся легкость задачи оказалась обманчивой. Все варианты мелодии получались вполне немудреными, но никак не хотели становиться необыкновенными. Результатом каждый раз являлся банальный вальс (даже — “вальсок"!), скучный и неинтересный. Совсем недавно узнал, что подобную попытку совершил Виктор Берковский и сочинил мелодию к этим стихам. Результат, как мне представляется, подобен моему. Видимо, эти немудреные стихи обладают каким-то секретом. И может быть, найдется кто-то, кто откроет их секрет. Подождем.

Из дневника (разные дни):

Обошли наши местечки. Две корзины набрали, но сушь страшная. Красные, волнушки, в основном. Солила и нанизывала красные. До ночи. Попили чаю и легли спать.

Ливанул дождь, промокли до нитки, и всё промокло. Наварили картошки с селедкой (на костре! в дождь!) Толя выдал по этому поводу стопку.

Ночью дождь, а у меня всё на веревках, и грибы не закрыты. Молодец.

Пасмурно. Ветер. Переваривала грибы — дождь налил в них. Толя безрезультатно рыбалил. Всё мокрое. Гренки, кофе.

Даже те, кто никогда не готовил еду на костре, легко себе могут представить нашу неутомимую борьбу за некое кулинарное совершенство, которое может состояться благодаря, во-первых, мастерству повара — то есть Ии — и, во-вторых, высокому мастерству кочегара — то есть меня. “Огонь побольше — огонь поменьше, угли поближе — угли подальше, зажигай — гаси… " Поэма! А необыкновенные импровизации с помощью чудесницы-спасительницы алюминиевой фольги?! Бросаешь в нее всё, что под руку подвернется, за-во-ра-чиваешь и — в угли! Запах, заполняющий поляну и вызывающий мощное слюноотделение, подскажет, что сготовилось нечто умопомрачительное! А при воспоминаниях о картошке, испеченной в золе, я просто умолкаю.

Шесть лет (до появления Дорофеева) мы провели именно таким образом — с палаткой и костром. Трудовая романтика подобного отдыха произвела на Ию интересное воздействие — она до влюбленности увлеклась кухонной машинерией, то есть тем, что не имеет никакой пользы на полянке у реки. Наша кухня постепенно заполнилась разнообразными миксерами, блендерами, блинни-цами, шашлычницами, соковыжималками, скоро — и пароварками. Всем этим Ия с удовольствием, умело и плодотворно пользовалась и время от времени с восторгом демонстрировала очередное чудо техники.

Слух об этом прошел по всей Руси великой, и вот однажды — это был день рождения Ии — к нам ввалилась (да простится мне это выражение) компания мощного вида мужиков. Вместе с ними в квартире образовались огромные коробки. Посетители оказались из нашей “силиконовой долины" от Анатолия Чубайса. В торжественном благоговении, с пониманием важности и историчности момента был зачитан поздравительный адрес; умело и деловито произошло вскрытие коробок, в которых обнаружился чудовищного размера и неподъемного веса телевизор “Панасоник" и причиндалы к нему. Я ничего подобного не видел! Хотелось верить, что японцы соорудили этого монстра в единственном экземпляре специально ко дню рождения Ии.

Эта немыслимая фантазия тем не менее получила свое подтверждение. С той поры ежегодно 2 марта в квартире появлялись могучие мужики, а вместе с ними — всегда огромных габаритов упаковочный материал, из которого извлекались праздничные подарки необыкновенных размеров: пылесос, парогенератор, гигантская мясорубка, огромная микроволновка и так далее. Неземная величина этих аппаратов заставляла убежденно уверовать в их космическое происхождение и безусловную уникальность. Спасибо, Анатолий Борисович!

На Волге

Из дневника:

Встретили пастуха Олега, который меня узнал, год назад мы виделись здесь же. По рву про шлись. Осиновые в конце, хорошие, крепкие.

Пастух Олег Гусев — благостное до умилительности воспоминание прошлого года. В те теперь уже далекие времена пастухи обязательно прогоняли пасущееся стадо через чащобу леса, извлекая из этого немалую пользу. Во-первых, дополнительный корм в виде молоденьких веточек, во-вторых, те же ветки своей густотой являли мощное чистящее и массирующее средство и, в-третьих, старательно удобряя лесную подстилку, милые коровки гарантировали богатый урожай грибов.

Первым вечером, обустраивая стоянку, слышали грозный треск продирающегося сквозь лес большого стада. Через пару дней ранним утром я пошел вдоль берега и скоро наткнулся на стоящего в туманной мгле невысокого мужчину в очках и с пастушьим кнутом на плече. Чуть дальше паслись коровы, лениво хрупая травой. Мы с пастухом поздоровались, представились друг другу. Это и был Олег Гусев. Удивило его лицо, сначала даже не понял почему. Очки, за отсутствием дужек держащиеся на бельевой резинке, были снабжены мощной оптикой, бесконечно увеличивающей глаза, отчего пастух напоминал испуганного доброго лемура. Поговорили о погоде, о видах на грибы, рыбу и ягоды. В разговоре выяснилось, что он стоит здесь, чтобы не пропустить дальше коров.