Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Влияние правых было ответом на беспощадную первую пятилетку и ужасающие человеческие жертвы принудительной коллективизации. Государство печатало деньги, но обеспечить их было нечем. Резкое падение сельхозпроизводства приводило к товарному дефициту, уменьшалась стоимость рубля, и даже по карточкам продукты находились с трудом. Пытаясь избежать кризисов, правительство повышало заработную плату. Хотя с 1928 до 1932 года она в среднем выросла с 800 до 1200 рублей[23], реальные доходы столичных рабочих сократились вдвое. Они бастовали, а крестьяне, спасаясь от голода в деревнях, хлынули в города, что только усугубило и так тяжелое положение.

В академии было немало противников генеральной линии Сталина на жесткую индустриализацию и коллективизацию. Неудивительно, просветительные учреждения всегда более либеральны. При этом ее политическое значение было очень важно: она готовила ведущие кадры для управления главными предприятиями страны. Поэтому лояльность этой партийной ячейки вызывала особенный интерес Кремля.

В ноябре 1929 года «Рабочая Москва» накинулась на «правых» студентов Промакадемии за «растленное влияние»[24]. Было избрано новое партбюро, куда Хрущев пока не вошел, но встретил свою старую знакомую Марию Каганович, тоже студентку. Одногодки, они вместе боролись за чистоту линии партии и за омоложение ее состава.

Правые, или «старая гвардия» в академии, как их называл Хрущев, были бывшими директорами заводов и профсоюзными лидерами с дореволюционным партийным стажем, а защитники генеральной линии, наоборот, стали партийцами уже после 1917 года.

Стремясь продемонстрировать свою поддержку, партячейка направила Сталину письмо с просьбой переименовать академию в его честь, а весной 1931 года студенческая делегация отправилась в Кремль просить генерального секретаря, чтобы он у них выступил. Хрущев учился только на первом курсе, но вошел в состав просителей и, снова встретившись со Сталиным, стал его еще больше боготворить.

Из журнала записи посетителей И. В. Сталина в Кремле с именами студенческой делегации из Промакадемии

4 мая 1931

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 409. Л. 38 об.]

Через месяц академия заново избрала бюро, секретарем которого теперь стал Хрущев. К тому времени он не раз проявил себя человеком, умевшим использовать политические страсти для собственного продвижения. Он истово бросился превращать Промакадемию в оплот генеральной линии. С подачи НКВД многих исключали за правизну, часто без доказательств; признавших свои ошибки обвиняли в неискренности. В основном жертвами оказывались дореволюционные большевики. Своей антиправой кампанией Хрущев привлек внимание всей столицы. Постановления ячейки часто публиковались в газетах как пример для подражания другим академиям — Тимирязевской, Академии торговли и т. д.

Однажды Никита перестарался. В ноябре «Правда» напечатала покаянное заявление Бухарина — одного из главных «правых» коммунистов[25]. Ячейка Промакадемии его раскритиковала, обвинив в уходе от ответственности, а ЦК партии, наоборот, отнесся к заявлению благосклонно[26]. Бюро ячейки пришлось признать, что они совершили политическую ошибку левого уклона.

В рассказах маме об этом случае прадедушка вспоминал свой «оголтелый энтузиазм по поводу Сталина, несмотря на личные, совершенно обратные, пристрастия». Долгое время вряд ли можно было найти большего поклонника Бухарина, чем Хрущев. Он восхищался этим, по выражению Ленина, «любимцем партии»: «Я впервые услышал Бухарина в 1919 году. Выступая в театре Курска на партийном активе, этот невысокий, меньше меня, рыжий словоохотливый человек в косоворотке и кожаном пальто заставил меня проникнуться коммунистическим энтузиазмом. Из-за его демократизма я уверился в выборе большевиков». Конечно, объясняла мама, говорил это Хрущев после выхода на пенсию, когда уже мог позволить себе вернуться к юношескому поклонению и восхищению Бухариным и вовсю критиковать Сталина за «перегибы».

История с Бухариным была неприятной для Хрущева еще и потому, что незадолго до нее он расхвалил в докладе работу своего партбюро. Похвала была безудержной, и один из присутствующих не выдержал: «Некоторые товарищи пели хвалебные дифирамбы работе бюро. Нужно ли это?»[27] С сожалением признаю, что такие похвалы вскоре стали обычным явлением в карьере прадедушки.

Вообще превосходная степень в речи — утверждение преимуществ и плакатные достижения — часть русской политической культуры. Безоговорочная поддержка правильного курса была важнее отдельного бахвальства. Поэтому в середине второго учебного года Хрущев, так и не получив диплом, покинул Промакадемию. Московский комитет партии, то есть Каганович, к тому времени ставший руководителем коммунистов и столицы, и области, рекомендовал рьяного донбасца новым секретарем Бауманского райкома, сделав его членом Московского областного и Московского городского комитетов партии.

Бауманский райком, тогда один из десяти в Москве, находился на Старой Басманной улице (в то время Марксова улица), недалеко от академии, так что к новому адресу будущему главе партии и правительства привыкать особенно не пришлось.

Кстати, Никита Сергеевич объяснял свое метеорическое возвышение дружбой с женой Сталина Надеждой Аллилуевой, одним из партгрупоргов Промакадемии.

В воспоминаниях, которые оставил Виктор Гонтарь, — сотни снимков с комментариями, несколько тетрадей дневников и 300 печатных страниц текста на пожелтевшей бумаге перешли к маме по наследству после его смерти в 1987 году — Хрущев не раз упоминал об этой дружбе.

На пенсии он много рассказывал о прошлом, практически всем, кто хотел слушать, и дядя Виктор Гонтарь, муж Юли-большой, за ним подробно записывал. В отличие от официальной версии мемуаров, отредактированных дядей Сергеем, эти записки интересны тем, что совсем не отфильтрованы.

Вот что записал за своим тестем Гонтарь: «У Сталина за обедом Аллилуева сказала: „Сегодня у нас в Промакадемии выступает молодой секретарь парторганизации Хрущев, будет говорить против оппозиции“. — „Лазарь Моисеевич, поезжай, послушай, если понравится, привези ко мне“, — предложил Сталин. Каганович послушал меня и после моей речи привез».

По утрам Аллилуева, как все, добиралась на Новую Басманную на трамвае из Кремля, откуда могла бы ехать на машине, и Хрущев не раз восхищался ее партийной скромностью. Все же он преувеличивал роль несчастной Аллилуевой в своей судьбе. Она покончила жизнь самоубийством в октябре 1932 года, и многие близкие ей люди, ненавидимые мужем только за дружбу с ней, были казнены или отправлены в лагеря. Если Сталин и обратил на него внимание, то благодаря его настоящему покровителю, Кагановичу, который познакомился с Никитой задолго до Надежды. Возможно, значение, придаваемое им своей дружбе с Аллилуевой, было попыткой избежать признания чувства долга перед человеком, с которым он потом жестоко не поладил.

Независимо от причин, по которым прадедушка преуменьшал роль Лазаря Моисеевича в своей судьбе, он