Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева
Уже тогда тов. Хрущев обожал экспериментировать и рационализировать: за полгода на Красной Пресне 12 000 рабочих были организованы в 2000 новых ударных бригад, работающих на прогрессивке. Оплата труда за единицу продукции оставалась низкой, но, достигнув определенного уровня, рабочие могли получать премиальные.
В стране шло тотальное «закручивание гаек», вскоре закрепленное в жесточайшем трудовом законодательстве 1933 года: людям было запрещено увольняться; пропуск работы из-за родов жены или переезда на новую квартиру считался прогулом. Требовалась недюжинная изворотливость, чтобы руководить в обстановке, когда любая погрешность могла стать криминалом.
Непросто Никите Сергеевичу приходилось и дома. В 1932 году после семи классов школы 16-летний Леонид вступил в комсомол и поступил в Московское фабрично-заводское училище при 1-м заводе им. Авиахима на улицах Ямского Поля. К социализму он относился без должного энтузиазма — по рассказам недовольной Нины Петровны, из-за влияния на него любимой бабушки Ксении, которая считала, что от революции много горя, — но тут вдруг пошел по пролетарским стопам отца. Тот был счастлив. Впрочем, для младшего Хрущева это был практический шаг к его мечте стать летчиком. А пока он учился паять крылья и моторы. Однажды утром он обнаружил утечку масла на своем станке, хотя накануне оставил его в порядке. Жалобы начальнику ни к чему не привели. Уже тогда на предприятиях распространилось правило, что вину за неисправное оборудование без разбора валили на сотрудников. Обвинили и Леонида. Разгорелся скандал: он отказывался признавать вину и требовал разбирательства. Юному комсомольцу объявили выговор, а сочувствующие друзья, чтобы успокоить и развеять, повели в пивную. Ночью Леня пришел домой сильно навеселе. Непьющий отец был вне себя от возмущения, а сын в ответ обвинял отца в ханжестве и ругал советскую власть за вранье и эксплуатацию. Тетя Юля-большая говорила, что это было их первое громкое политические столкновение. Наутро Леня протрезвел и извинился, но тот «ужасный вечер во многом определил их напряженные отношения в будущем», — вспоминала она.
В январе 1932 года XIII районная партийная конференция и центральные газеты отмечали большевистский подъем в работе райкома «под руководством товарища Хрущева»[35]. А его преобразовательские планы выходили за пределы района: как улучшить жилищное строительство и строительство вообще — мелкие тресты надо укрупнить в организации; как создать небольшие электростанции в угольном бассейне Московской области, чтобы электроэнергия производилась на местах, — и воздух чище, и экономия на транспортировке. Все это под неустанным надзором партии за каждым советским трудящимся[36].
Неудивительно, что к концу месяца он стал вторым секретарем горкома партии, то есть вторым человеком в Москве после Кагановича, который в это время занимал целых три должности: секретаря ЦК и первого секретаря московских обкома и горкома. На Москву времени у Лазаря Моисеевича оставалось мало, и он делегировал повседневное управление МК и МГК своим заместителям — Кузьме Рындину в МК и Никите Хрущеву в МГК.
Шахтер из Донбасса не разочаровал, и в январе 1934 года Каганович, сосредоточившись на острых транспортных проблемах страны, окончательно передал МГК в его ведение. А в феврале на XVII съезде партии Хрущева избрали в ЦК, и он впервые выступил перед коммунистами всего СССР[37]. Удачный момент для дебюта: XVII съезд стал известен как «Съезд победителей», отпраздновавший победу Сталина над недругами и антагонистами.
В начале 1935-го «железный Лазарь», которого его донбасский протеже не раз прославлял за превращение московской промышленности из «ситцевой» в индустриальную, возглавил Наркомат путей сообщения СССР. А его верный помощник, бывший крестьянин из Калиновки с полусредним образованием, в 40 лет оказался во главе не только столицы, но и всей Московской области.
ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ
Из выступлений делегатов XVIII съезда ВКП(б) 10–21 марта 1939 года:
Тов. Попов:
Московской партийной организацией долгое время руководил один из лучших учеников великого Сталина — Никита Сергеевич Хрущев (бурные аплодисменты), который воспитывал московских большевиков в духе безграничной преданности нашей родине, нашему Центральному Комитету и нашему вождю — т. Сталину. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.)
XVIII съезд ВКП(б): Стенографический отчет. М., 1939. С. 435.
Она занимала гигантскую территорию — и Калужская, и Тульская, и Рязанская области тогда были ее частью, а Хрущев, уже в комфортабельном автомобиле, но, как и раньше, без устали, колесил по всей подотчетной ему местности. Он ходил по полям с председателями колхозов, навещал рабочих на заводах и стройках и практически с нуля создавал хлебопекарную промышленность.
Но, даже став большим начальником, он держал свои старые слесарные инструменты в аккуратном черном чемоданчике в спальне.
Прабабушка говорила, что ненужные инструменты занимают место, но он хранил эти вещи как знаки своего пролетарского прошлого, не верил, что его рабочая карьера окончена навсегда, и шутил: «чтобы не зазнаваться». «Но он зазнавался», — признавалась она.
В то время с женой и детьми он переехал в пятикомнатную квартиру на пятом этаже 1-го дома Советов, Дома правительства по адресу: улица Серафимовича, 2, на Берсеневской набережной. В этом мрачном сером 11-этажном здании с видом на Кремль квартировала политическая элита. Хрущев далеко ушел от времен студенчества в Промакадемии, когда семья из пяти человек занимала две комнаты в противоположных концах длинного коридора в полуразрушенном общежитии на Покровке.
Рада вспоминала, как в этом общежитии «в разных концах коридора в одной комнате жили папа с мамой, в другой — дети, маленькая я и мои сводные сестра и брат, Юля и Леня. Мама все время ко мне бегала, и это было смешно и драматично. Комната оказалась зараженной клопами. Мама поставила под ножки кровати миски с водой, чтобы они не забирались на кровать. Клопы поднимались на потолок и падали оттуда вниз. Юлю-большую тошнило от отвращения, а школьник Леня, наоборот, радовался. Он приводил со двора мальчишек, и те на спор давили клопов, кто больше убьет. Мама не знала, как с ним справиться».
В Петрово-Марьинке Хрущевы уже жили лучше многих, но в этом доме, во всех его 24 огромных подъездах, царила несоветская роскошь. Квартиры по пять, десять комнат с высокими потолками, красивым паркетом, ванной, горячей водой
