Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева
Ксения Ивановна и Сергей Никанорович тоже переехали в Москву. Трудолюбивый Сергей без дела не сидел: через двор носил Раду на спине в садик, который находился в другом подъезде, ездил на трамвае в продуктовый распределитель по карточкам в Комсомольский переулок (сейчас Большой Златоустинский), слесарил немного, пользуясь инструментами из чемоданчика сына. Соседям иногда нужно было что-нибудь припаять или приделать. Образ жизни привилегированных классов, даже министров и членов Политбюро, тогда был вполне простым. Невероятным открытием для него стало то, что после работы руки можно просто вымыть «водой из стены». Тетя Рада вспоминала, как первые несколько дней он открывал кран «раз 20 в день, не верил в это чудо».
Ксения Ивановна больше всех радовалась новому положению сына. Она считала, что свою энергичность и острый ум он унаследовал от нее. Она выносила табуретку, сидела у подъезда в своей любимой сборчатой юбке и хвасталась прохожим: «Мой сын — царь, начальник Москвы». Ирина — Ариша, как называли ее дома, ее младшая дочь, полагала, что начало слухам об аристократическом происхождении Никиты, возможно, положила сама Ксения, приукрашивая версию о рождении сына. Сам секретарь Московского горкома такого сидения не одобрял, но остановить мать не мог.
Нина Петровна, наоборот, скрывала, что ее муж руководил столицей. С 1931 года она занимала важную должность секретаря «партийного кабинета политического просвещения», руководила отделом агитации и пропаганды на ведущем Московском электроламповом заводе в районе Автозаводской. Она вспоминала: «Парторганизацию на заводе составляли около 3000 коммунистов, завод работал в три смены, у меня работы было очень много — уходила из дома в 8 часов, а возвращалась позже 10 часов вечера».
У завода были подшефные луга, которые из года в год весной топтала военная конница. Однажды секретарь парткома тов. Юров позвонил секретарю МК, чтобы тот разобрался. К его невероятному потрясению, к телефону подошла его подчиненная тов. Кухарчук. «Ты что там делаешь?» — «Живу. С мужем тов. Хрущевым», — невозмутимо ответила она. После рождения сына Сергея в 1935 году прабабушка ушла с работы, но продолжала читать лекции по истории партии в местном райкоме. Младшая дочь Елена родилась в 1937 году.
Прабабушкин отказ от карьеры — она потом мне рассказывала, что много лет чувствовала себя «рыбой, выброшенной из воды», — совпал с официальным поворотом политики от суфражизма к семье. После смерти жены Надежды Иосиф Виссарионович еще больше уверился, что роль женщины — не в партийной, а в традиционной ячейке. И жен партаппаратчиков стали негласно «поворачивать к их исконным обязанностям»[38].
Сын Леонид тоже осложнял Нине Петровне жизнь. В 17 лет он стал отцом. Высокий, худощавый, с неукротимым нравом и привлекательной внешностью, унаследованной от матери Ефросиньи, Леонид познакомился с Эсфирью Этингер у общих друзей. После рождения их сына Юрия в 1935 году молодая женщина — она была на пять лет его старше — надеялась, что юноша решится на брак. Ее отец тоже настаивал на женитьбе. Однако старший Хрущев был непреклонен: его сын слишком молод, чтобы заводить семью. Конечно, он был готов дать новорожденному свою фамилию и поддержать его материально, но об официальных отношениях не могло быть и речи. Молодые люди так и не поженились. Под давлением отца Леонид разорвал эту связь. Бесконечные выходки бунтующего против коммунизма сына были для Хрущева постоянной головной болью.
Работая в столице на виду у высших руководителей страны, он не мог позволить себе запятнать репутацию. «В Москве мы находимся под ежедневным руководством нашего Центрального Комитета… По всем вопросам, над которыми работает горком партии… у нас есть личные указания нашего любимого вождя товарища Сталина», — отмечал он в речи 1934 года[39].
Сталин к нему тогда благоволил, и не только через Кагановича. Вместе с Николаем Булганиным, председателем исполкома Моссовета, Хрущев бывал у вождя дома. Булганин и Хрущев подружились еще в бытность Булганина директором Электролампового завода, когда тот взял на работу Нину Петровну. Иосифу Виссарионовичу нравилось принимать этих друзей вместе, они дополняли друг друга: один высокий, с аристократическими усами и приятной бородкой, другой — лысоватый активный простак Микита, влюбленно смотрящий на хозяина. Хрущев «был буквально… очарован… его [Сталина] предупредительностью, его заботой, его обаятельностью и, честно, восхищался им»[40].
Вождь мечтал сделать из Москвы мировую столицу. Июньский пленум ЦК 1931 года принял резолюцию о превращении ее в образцовый социалистический город, а в 1935-м появился Генеральный план реконструкции, который включал масштабную стройку заводов и жилых домов, канализации, расширение старых улиц и закладку новых. На улице Горького (сейчас Тверская) даже начали двигать здания, чтобы освободить место для центральных магистралей. Передвижение домов в 1930-е годы было одним из символов времени. План реконструкции предусматривал радикальное решение: все мешающее прогрессу надо снести, хотя некоторые дома, включая Моссовет, удалось спасти, переместив вглубь улиц.
В те годы Москва потеряла большую часть своей лучшей дореволюционной архитектуры. Были уничтожены бульвары и разрушено множество церквей, в том числе храм Христа Спасителя. Его золотые купола и соборы монастырей Кремля рухнули еще до Никиты Сергеевича, но в последующие шесть лет работы в столице он тоже приложил руку к разрушению старого города.
Хрущев не извинялся. Он настаивал, что, «перекраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, небольшую церковь или какой-нибудь собор»[41]; насмехался: «Некоторые большевики плакали на пленуме ЦК: „Что вы рушите!..“ Эти плачущие большевики, пусть и старые, напоминают героев „Вишневого сада“… Нельзя жертвовать интересами всего города в угоду людям, живущим с этим мусором»[42].
Драконовские методы ему были не по душе — обычная дилемма Хрущева: он сомневался в правильности рубки деревьев и сноса церквей, но система, которой он подчинялся, требовала радикальных действий. Когда однажды, набравшись храбрости, он сказал Сталину, что москвичи возражают против уничтожения старинных зданий, вождь ответил: «Тогда взрывайте ночью»[43]. После такого напутствия Хрущев больше не боялся самостоятельно решать, что разрушить, и в пору его правления в СССР старина — особенно церкви — пострадала не меньше, чем в Москве 1930-х.
Между тем на окраинах аврально возводились десятки крупных заводов, таких как Куйбышевский электротехнический, одно из детищ Кагановича, оборудование для которого поступало из Европы и США, закупленное, кстати, и на водочные деньги. Для этих огромных проектов рыли котлованы, воздвигали стены, и сюда в поисках работы стекались толпы крестьян, бегущих от насильственной коллективизации.
Еще одно детище Кагановича,
