Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Премьером тогда, в середине 1990-х, работал Павел Лазаренко, бывший губернатор Днепропетровской области: много лет он будет оставаться одним из самых ярких символов украинской коррупции. Лазаренко привык контролировать все, до чего дотягивался — естественно, был у него и свой газовый трейдер, компания „Единые энергетические системы“ („ЕЭС“).
В этот период в Донецке произошла насильственная смена элит. Первым погиб тот самый Алик Грек, он же Ахать Брагин, который среди прочего контролировал главный имиджевый ресурс региона — футбольный клуб „Шахтер“. Брагина убили прямо во время матча: он шел с охраной к VIP-ложе по подземному тоннелю, куда заранее, во время ремонта, заложили бомбу. Раздался взрыв, погибли шесть человек, Брагина опознали по дорогим часам „Ролекс“ на руке. Через несколько месяцев Кучма своим указом отправил Владимира Щербаня в отставку с поста губернатора; вскоре тот сложил и полномочия главы областного парламента. В ноябре 1996 года на взлетной полосе Донецкого аэропорта расстреляли Евгения Щербаня — он возвращался чартером из Москвы, с юбилея певца Иосифа Кобзона, уроженца теперь уничтоженного донбасского городка Часов Яр.
После всего этого новый лидер „донецких“ Ринат Ахметов — тот самый Ринат, случайную жертву покушения на которого я когда-то лечил, — на год закрылся в стенах старой резиденции Брагина, построенной на территории городского Ботанического сада. Без особой надобности оттуда не выезжал никто; к детям прямо в резиденцию приезжали учителя. Когда все заинтересованные стороны договорились о разделе сфер влияния и поставках газа, Ахметов впервые публично появился на людях — и стал президентом „Шахтера“. Связь руководства „ЕЭС“ с убийствами донецких тяжеловесов впоследствии пыталась установить Генпрокуратура, но это ничем не закончилось — как и расследования многих других громких убийств: в лучшем случае судили исполнителей, но никогда — заказчиков.
За этими перипетиями я следил уже как журналист, постепенно поправляя собственное материальное положение. Поначалу каждая копеечка тратилась на хорошую еду в хорошем магазине. Помню, как пал первый бастион благополучия — мне стали доступны большие киоски с хот-догами, которые можно было есть за столиком. Как в течение семи месяцев после прихода в газету мои доходы постоянно удваивались. Как я стал главным редактором — и как по случаю моего 30-летия в 1998 году наборщицы втихую заверстали в свежий номер „Рекламного экспресса“ поздравительное объявление среди коммерческих.
Типография продолжала искать новых клиентов — в частности, издания, которые хотели бы у нас печататься. Внезапно ответили из Москвы, из редакции „Московского комсомольца“ — популярнейшей российской газеты с миллионными тиражами. Они тогда развивали свои региональные франшизы. Бизнес-идея была простой: если выпускать локальные версии газеты в городах-миллионниках (своих корпунктов за пределами столицы у „МК“ не было), можно продавать рекламу во все издания сразу — и гораздо дороже. Региональные партнеры платили Москве за название и делали выпуск, совмещая московские материалы с местными: получалась локальная газета с серьезным брендом и потенциальным прикрытием в Москве в случае неприятностей.
К 1998 году дошло дело до Украины, а потом и до „МК-Донбасс“. Я стал его главным редактором. Неприятности начались почти сразу.
Вскоре меня уже просили сделать интервью с бывшим вратарем „Шахтера“ Юрием Дегтяревым, который после ухода из футбола работал в советском ведомстве по борьбе с экономическими преступлениями и дослужился до полковника. В одном из материалов московского „МК“ упомянули, что когда-то в конце 1970-х он после выездного матча сборной страны в Финляндии ввозил в СССР мохеровые шарфы на продажу; Дегтярев возмутился и подал иск к „МК“ украинскому. Публикация моего интервью должна была стать своего рода извинениями и уладить конфликт до суда. Это был один из самых мучительных разговоров в моей жизни (Дегтярев был крайне осторожен в выражениях), к тому же по ошибке верстальщика в Киеве во всеукраинском выпуске газеты вместо портрета бывшего футболиста к материалу прилагалась фотография троллейбуса, но кое-как ситуация разрешилась, и „МК-Донбасс“ продолжал работать — в отличие от проектов в Симферополе и Одессе, которые закрыли аккурат перед очередными президентскими выборами в 1999 году. Как я выяснил много лет спустя, молодой коммерческий директор „Московского комсомольца“ Володя Бородянский собирался закрывать и нас, но не сделал этого, опасаясь, что люди из Донецка могут и заказать неугодного менеджера киллерам. Так репутация родного города спасла недавнего врача и нескольких несостоявшихся горных инженеров от потери бизнеса.
В силу должности у меня уже было влияние в области, но я по-прежнему не знал слова „нельзя“ и пробовал писать сразу обо всем, бросаясь на любую несправедливость. Хорошо помню свой первый материал о политике. В шахтерском городке Дзержинске (теперь он называется Торецк) проходили выборы городского головы, где схлестнулись местный профсоюзный деятель и бывший начальник милиции Владимир Слепцов. Мне рассказали, что свои деньги милиционер заработал на крышевании наркоторговли, а потом, как тогда говорили, „засеял“ ими город: вне всяких официальных предвыборных бюджетов за наличные печатал плакаты, листовки и газеты. У профсоюзного деятеля бюджетов особо не было, он просто ездил по округу на своей служебной старой советской „Волге“ — и выиграл выборы. После этого бывший милиционер подал на соперника в суд, обвинив его в нарушениях при проведении кампании (одним из них как раз стало использование „Волги“), и суд молниеносно вынес вердикт в пользу истца. Закон в таких случаях предписывал проводить новые выборы, но так же молниеносно собравшаяся Дзержинская избирательная комиссия постановила, что денег у города на еще одно голосование нет и мэром будет кандидат, занявший второе место.
Я ездил на суд по иску профсоюзного деятеля, писал об этом деле в газете, но ничего не добился: в итоге все со всеми договорились и милиционер остался мэром. Тогда меня эта история изумила: фактически рейдерскому захвату подвергся целый город на 25 тысяч жителей. Бывший милиционер в итоге правил в Дзержинске много лет.
Мне повезло: моих учредителей газета особенно не интересовала. Политических амбиций никто из них не имел, а серьезным бизнесом после кризиса 1998 года, когда резко вырос курс доллара, издание быть перестало — стоимость импортной газетной бумаги съедала львиную долю доходов. Мы работали фактически независимо, существуя за счет рекламы. Помогал и бренд „МК“: когда я опубликовал текст, который разоблачал злоупотребления на выборах мэра Артемовска (теперь этот город известен всему миру под названием Бахмут), ко мне приехали разбираться два серьезных человека, и я переадресовал их в Москву, сославшись на „редакционное задание“. Разумеется, проверять мои слова и разбираться с головной редакцией они не поехали.
Моя специализация в бизнесе моих товарищей-учредителей определилась на годы вперед: политика, спорт, иногда — газетные проекты за пределами „МК-Донбасс“. Когда в 2001-м пришло время пройти обязательные курсы повышения квалификации и получить официальную врачебную категорию, я понял, что не могу бросить работу на целых три месяца. Я забрал трудовую книжку из больницы и больше в медицину не возвращался.
ГЛАВА 2
Донбасс православный
