Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Были и те, кому удавалось избегать мобилизации легально. Блогер Александр Болотин, которому я когда-то мимоходом помог выйти из тюрьмы, теперь возил с собой в машине приговор по своему делу на 25 листах — „экстремистов“ в вооруженные силы отправлять было нельзя! (Для полноты картины стоит добавить, что, как только ситуация чуть нормализовалась, Александр Болотин ушел воевать против ненавистной ему Украины в качестве офицера и заместителя командира взвода. А как же его 25 страниц приговора? „Да как-то взяли! Сейчас везде людей не хватает“)
То было время похорон — причем умирать эти подневольные люди должны были практически бесплатно, без каких-либо контрактов, документов, компенсаций по факту гибели или ранения… При этом они сами и их близкие смотрели телевизор и очень хорошо понимали, сколько миллионов рублей получают российские семьи, потерявшие кормильца, по ту сторону границы. Убитым в оккупации в лучшем случае полагались деньги на гроб от их подразделений.
Было, правда, одно исключение. Летом 2021 года в Донецк приехал Евгений Юрченко — ветеран войны в Афганистане, бывший сотрудник спецслужб, бывший гендиректор большой российской телекоммуникационной компании „Связьинвест“, бывший вице-губернатор Воронежской области, который теперь должен был оживить вроде бы уже похороненную горно-металлургическую промышленность в статусе „главного инвестора“: его так и называли местные СМИ. Предыдущие лица на этом „посту“ украли все: товарные запасы, сырье, металлолом, ну и оборотные средства, разумеется. Чтобы снова запустить такую махину, понадобилось больше 300 миллионов евро. К началу 2022 года на Енакиевском металлургическом начали уже выплавлять приличные объемы чугуна. Юрченко был новым явлением для „Л/ДНР“, первой ласточкой грядущих перемен: человеком из России с известным прошлым, который не прятал имени и лица.
Всю захваченную махину металлургических комбинатов, коксохимических заводов и шахт переименовали в ЮГМК — Южный горно-металлургический комплекс. И этот самый ЮГМК здорово отличился в первые месяцы вторжения: там выплачивали семьям своих убитых мобилизованных сотрудников один миллион рублей, а серьезно раненным — по 500 тысяч рублей. Это примерно 15 и 8 тысяч долларов по тогдашнему курсу — умопомрачительные по меркам „ДНР“ деньги!
В сентябре 2022 года Владимир Путин повысил ставки — решил объявить оккупированные территории частью РФ. За неделю на скорую руку организовали „референдум“ — такие „волеизъявления“ без присутствия избирателей на оккупированных территориях научились делать еще с 2014 года. Теперь, согласно российской Конституции, в состав страны целиком вошли четыре области Украины — включая те их части, которые никогда не были подконтрольны РФ.
Для подневольного населения это вылилось в тектонические сдвиги: их признали „россиянами“, то есть стали выдавать не только паспорта, но и деньги! Те из военных, кто уцелел за первые полгода мясорубки, сразу превратились в самую высокооплачиваемую скрепу на этих территориях — в боевых частях на руки теперь получали до 170 тысяч рублей в месяц, а семьям убитых после страшной бумажной волокиты стали выдавать „президентские“ пять миллионов.
Параллельно россияне запустили кампанию по пересчету пенсий: очереди на сдачу документов растягивались на пять месяцев, размер российских пенсий определяли пенсионные фонды по всей РФ (местным доверяли только формировать пакеты документов), что тоже занимало время, зато потом многие стали получать немыслимые по местным меркам выплаты в 20 тысяч рублей, в два с лишним раза больше, чем было при „ДНР“. Два миллиона пенсионеров теперь были включены в огромный документооборот: написание заявлений, сбор справок, получение новой пенсии и через это — выстраивание лояльности. На новых оккупированных территориях перед перерасчетом пенсий была уравниловка — всем носили по 10 тысяч рублей в месяц „социальной помощи“, тех, кто ее не принимал, сразу относили к „нелояльным“.
Ну и самих россиян здесь стало гораздо больше. С июня 2022 года молодые чиновники средней руки, часто из школ „лидеров России“, которые организует Кремль, массово поехали на всевозможные посты на оккупированные территории — гласно, важно, без стеснений и оглядок на возможные санкции. Работа на оккупированной территории из стыдного занятия превратилась в обязательное звено любой успешной карьеры в РФ. Министрами и руководителями назначали людей, которые до того Донбасса или Запорожской области никогда даже не нюхали. Во главе оккупированных регионов для виду оставили узнаваемые лица главных местных предателей — вроде того же Дениса Пушилина; насколько они контролируют окружающие финансовые потоки — большой вопрос.
Пришедшие на оккупированные территории Украины законы РФ принесли новые порядки и в места не столь отдаленные — в колонии, СИЗО, „подвалы“ и концлагеря. В донецкие „органы“ тоже пришло новое руководство — и после короткого аудита многие заслуженные в „ДНР“ „следователи“, „судьи“ или „оперативники МГБ“, набранные из ранее судимых за криминальные преступления, просто потеряли работу. Министерства внутренних дел, силовые ведомства и суды „ДНР“ тупо закрыли, а потом открыли подразделения Следственного комитета, ФСБ, российские суды, куда взяли чуть более половины местных — остальных отсеяли как неквалифицированных неудачников.
В тюрьмах к уголовникам и „политическим“, много лет ждущим обмена, добавились украинские военнопленные, для которых освободили несколько колоний строгого режима, и гражданские из фильтрационных лагерей. Для заключенных ввели форму, им стали иногда давать рис. „Еще кормят теперь в столовой, а не в бараке, заставляют петь по пути на еду, — рассказывала мне мать одного из донецких политзэков. — Всю свою собранную за годы одежду и подпольные телефоны отобрали, надзирателям шевроны российские налепили, а узникам робы выдали русские — свои теперь можно только носки и трусы черного цвета, не больше двух предметов“.
Люди, арестованные пять-шесть лет назад за проукраинские настроения, обновленному начальству стали просто неинтересны — в их слепленных под пытками признаниях было не разобраться, а ведь теперь их нужно было еще и судить по российскому законодательству. Так многие „старые узники“, ждавшие по шесть-семь лет суда „ДНР“ в следственных изоляторах, вдруг оказались на свободе — некоторым удалось выехать из оккупации и рассказать, что с ними делали в застенках.
В 97-й колонии в Макеевке до 2014 года в специальном бараке камерного типа держали пожизненных заключенных, а при „ДНР“ сюда определили политических и некоторое количество коррупционеров из числа силовиков. После того как дела начали пересматривать, несколько десятков человек оттуда вышли на свободу. Я нашел пятерых — арестованные еще в 2017 году, когда в „ДНР“ были кнопочные телефоны, украинские паспорта и четко работающие в обе стороны блокпосты, они походили на попаданцев из фантастического романа: проведя несколько лет в другой страшной реальности, они обнаружили свою родную совершенно изменившейся.
„Я вышел 23 октября 2023 года, иду и не понимаю что происходит: весь город течет, — рассказывал мне Сергей Москаленко, ученый, просидевший в СИЗО „ДНР“ ровно шесть лет. — А это отопление включили, и все трубы потекли. Дальше — Донецк, заросший весь какой-то, грязный, и чего-то не хватает — вот забор вокруг завода „Точмаш“ пропал, украли? Разрушений много, а главное, в общественном транспорте, за рулем легковых автомобилей, микроавтобусов, везде — женщины. И на остановках тоже только они, мужиков нет вообще. Я, чтобы набраться впечатлений специально первые дни просто ходил по Донецку — во-первых, стало много чужой речи, появились буряты, много женщин вот в этих платках, хиджабах. Во-вторых, мне следователь говорил, что без паспорта РФ я не смогу жить, но оказалось, это не совсем так. Соседка моя говорит: „Серега, а у тебя права есть? Старенькие, украинские? Нормально! Будешь меня на рынок возить, работу тебе могу найти — сторожем будешь дежурить на шестьсот рублей в день станции технического обслуживания“. Ну, этого на еду бы мне хватило…“
