Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Вскоре завод отошел структурам Рината Ахметова, и у него появился новый директор. Этот высокий красивый мужчина первым делом проехался с группой охранников по складам донецких оптовиков. Тем, кто торговал чужим пивом, директор распорядился „Сармат“ не отгружать. Это был сильный удар по бизнесу — а две из пострадавших компаний принадлежали сестре покойного Павленко. Получалась яркая история: новые хозяева кошмарят семью мученика.
Я узнал об этом благодаря КВН — мой бывший одноклассник занимался Донецкой лигой юмористического конкурса и иногда приглашал меня в жюри. Лидеры лиги привели меня к своим спонсорам: рядом с большим складом располагался небольшой домик, где сидели крепкие лысые мужчины. Испугавшись, я попытался разрядить обстановку и рассказал анекдот про то, как в национальном парке в западной Австралии посетителям дают колокольчики, чтобы звенеть ими, когда на них будут какать медведи коала. Вышло не очень удачно — на второй фразе предводитель моих новых знакомых поднял голову и сообщил: „Медведи коала не живут в западной Австралии!“ Лысые мужчины оказались выпускниками донецкого биофака, которые теперь занимались оптовой торговлей: они-то и рассказали мне о наезде новых владельцев пивзавода на сестру убитого директора. Свою фирму, которая тоже пострадала от рейда, они попросили в публикации не упоминать.
Написав об этой истории небольшую колонку, я очень гордился тем, что заполучил важный региональный эксклюзив. Опытные коллеги грустно посмеивались над моей радостью: будешь крутой, но мертвый редактор. Телефон мой внезапно замолчал, а через три дня меня настоятельно пригласили на какую-то презентацию в Первый украинский международный банк (он принадлежал тому же Ахметову и располагал тогда самым красивым офисным зданием в городе). Кроме меня, на мероприятии был только один журналист. Меня подвели к новому директору „Сармата“, и тот сначала сказал, что об ухудшении качества пива я написал зря, потому что единственная лаборатория, которая могла бы подтвердить этот факт на суде, принадлежит его же заводу, — а потом очень спокойно сообщил, что обо мне навели справки и решили воздержаться от конфликта. Видимо, сыграло роль то, что у „Московского комсомольца“ было некоторое прикрытие в Москве.
Неделя выдалась нервной, зато я многое узнал о том, как ведут дела местные и как — большие украинские фирмы с западными инвесторами. В те годы в ходу была пословица: „В Киеве делают политику, а в Донецке деньги!“ Область обеспечивала четверть ВВП Украины, но ни значимых политиков, ни важных смыслов региональная элита не порождала — и я понял почему. Наши, донецкие, боролись за контроль над своей территорией, даже не думая использовать для этого конкурентные бизнес-методы. После этой пивной истории я даже заключил пари, что представитель „донецких“ не сможет в 2004 году стать президентом — просто потому, что такую большую и сложную страну, как Украина, невозможно „взять под контроль“: здесь нужно убеждать, предлагать идеи, уметь маневрировать в конкурентном поле. А политическая конкуренция в Украине как раз была: президент Леонид Кучма создал ее, когда пошел на беспрецедентную программу приватизации промышленных активов в стране, чем поспособствовал возникновению нескольких политических группировок вокруг новых миллиардеров.
В Донбассе политика работала по-старому. В конце 1990-х здесь возродили советскую традицию первомайских демонстраций: каждое Первое мая на площадь Ленина в центре Донецка, как встарь, собирали на митинг всех подневольных работников — как бюджетной, так и частной сферы. Губернатор области Виктор Янукович, мэр города Владимир Рыбак и другие важные люди выступали с трибуны перед 30-тысячной аудиторией; предполагалась также и демонстрация, но в реальности люди присоединялись к ней только на последние триста метров, дольше идти никому не хотелось. Все было мирно, солидно и спокойно — никто больше не мог, да и не хотел собирать такие толпы одним распоряжением. Но в 2002 году разразился скандал.
Начался он в Киеве — там прогремела акция „Украина без Кучмы“, возникшая как реакция на публикацию разговоров, которые один из сотрудников президентской охраны много месяцев записывал в кабинете Кучмы, а потом принес эти пленки лидеру оппозиционной Социалистической партии Украины Александру Морозу. Из записей, в частности, следовало, что оппозиционного журналиста Георгия Гонгадзе могли убить из-за устного распоряжения президента, он там говорил что-то вроде: „Разберитесь“. Начались протесты, которые пытались перерасти в революцию, но так и не переросли. В рамках привлечения массовой поддержки социалисты решили отпечатать стенограммы разговоров в виде брошюры и продавать ее по копеечной (буквально, по 12 копеек за экземпляр) цене: так доступ к правде про грязные дела президента должны были получить все слои населения, а дистрибьюторы еще и немного заработали бы себе на жизнь.
Отпечатали брошюру и в Донецке — и продали целиком. Покупателем оказались местные власти: они уже давно срослись с бизнесом, любые суммы не были проблемой. Тираж торжественно сожгли, местная ячейка Социалистической партии получила все деньги с продаж, а в администрации президента в Киеве очередной раз восхитились эффективностью „донецких“, которые разрулили проблему без единой нанесенной травмы и публичного скандала. Эта история как никогда ярко продемонстрировала простой факт: сотрудники донбасских региональных организаций любых оппозиционных партий давно получали зарплату от областных властей и полностью находились под их контролем.
После фиаско акции „Украина без Кучмы“ исправлять положение в Донецк прислали молодого социалиста Юрия Луценко — сын бывшего первого секретаря горкома КПСС в Ровно, он заменил местного лидера ячейки, оскандалившегося на продаже брошюр. Помогали ему пара десятков активистов-идеалистов. Против них работала целая машина региональных силовиков — они срывали партийные собрания и фактически организовали социалистам полную информационную блокаду.
Луценко не сдавался. 22 апреля 2002 года он по случаю дня рождения Ленина взял в аренду автовышку — и они вместе с активистами помыли загаженный птицами памятник вождю большевиков на площади его имени. Через неделю именно под статуей Ленина расположилась трибуна на демонстрации в честь Первомая; стояли на ней все местные бонзы. Для протокола на мероприятие прибыли местные корреспонденты телеканалов Виктора Пинчука — зятя президента Кучмы, естественного конкурента „донецких“. Два десятка социалистов влезли между двух групп трудящихся, сформировали свою шеренгу и, подойдя к трибуне, внезапно скинули на землю плащи. Под плащами оказались медицинские халаты, а в центре группы — человек в смирительной рубашке и маске президента Кучмы. Картину дополнял транспарант с надписью: „Кучмизм опасен для здоровья!“ Колонне социалистов тупо, на автомате махали руками остолбеневшие губернатор, мэр и другие собравшиеся начальники. Было очень смешно — всем, кроме допустивших эксцесс силовиков. После выволочек от киевского руководства (сюжет о смешном проколе, разумеется, прошел по центральным телеканалам) настало время неформальных договоренностей, и блокаду деятельности социалистов в области сняли — о партийных собраниях в маленьких шахтерских городках точно не снимали сюжетов киевские телеканалы.
Накануне этих веселых событий я оказался на пресс-конференции нового руководителя донецких социалистов Луценко, где он потряс меня одной фразой: рассказывая о том, как в 27 лет работал в Ровно заместителем облсовета, упомянул, что в тот год на День победы, 9 мая, впервые не случилось избиений ветеранов (советских солдат на Волыни националисты считали оккупантами — эта территория раньше входила в состав Польши, СССР основательно пришел сюда только в конце Второй мировой). Я тут же напросился на интервью. Штаб социалистов находился в обычной угловой квартире на первом этаже
